Поезд пишет пароходу

Маге захотелось перечитать эту запись с самого начала. Где-то там, среди строчек, образовалась полость, в которую упало одно воспоминание. Наконец Мага нашла это место: «Пловец останавливается и вдруг снимает акваланг. Снимает буднично, как снимают рюкзак, словно он не под водой, а в лесу, и можно наконец-то сделать привал».

Почему в этот момент она вновь вспомнила отца? Как с ним связано все это: человек, который стоит на морском дне, озираясь, словно на полуосвещенной сцене, и потом, увлеченный чем-то невидимым, уходит куда-то за кадр. Ну да, точно, за кадр! Она видела это в кино. Фильм про подводных ныряльщиков, которые соревновались, кто продержится под водой дольше, — они смотрели его вместе с отцом. Кажется, тот фильм был последним из тех, что они смотрели. После него старый кинотеатр закрылся. Те двое друзей в фильме понимали друг друга лучше, чем близкие люди, которые их любили.

— Но ведь они помогают друг другу побыстрее умереть, разве так можно? — спросила тогда Мага отца. Это был один из тех «вредных для ребенка» диалогов, которые они никогда не вели при маме, но та чуяла их, словно они были написаны у Маги на лбу.

— Возможно, смерть в этом фильме — просто метафора, — ответил Кит. — Они дарят друг другу не смерть, а свободу и тишину.

— Тишину?

— Именно. Когда-нибудь и тебе это понадобится — убежище, где ты захочешь отсидеться.

— А у тебя такое есть?

— Да, — ответил он так просто и беззаботно, что непонятно было: серьезно он говорит или шутит. — У меня — есть. Друг подарил.

Вот о чем говорил Герц, когда бредил. Он не забыл в своем проекте комнату, он нарочно оставил ее там, чтобы подарить кому-нибудь. И Мага почти не сомневалась, речь вовсе не о той каморке, где ютится Даниэль. Где-то здесь, рядом, настоящий Пузырек, и отец сейчас там.

Она позвонила Зиву.

— А что, если это никакой не подземный ход? То пространство, о котором твердил Герц, — возможно ли, что это комната и что он оставил ее нарочно?

— Послушай, постарайся успокоиться. Скорее всего, твой отец сейчас где-нибудь в отеле на Мертвом Море, дрыхнет в шезлонге, а ты с ума сходишь. Я понимаю, я сам же тебя завел, нарассказывал про подземный ход. Брось, Мага. Нет никакого подземелья под «Чемпионом». Глупости это все.

Михаль Бутерброд с паспортом

Этим утром я впервые не гримировалась и не облачалась в стариковские одежды. Я уже давно запаслась толстовкой с логотипом «Доку», которую забыл на лужайке кто-то из студентов. Пришло время ее надеть. Я положила в маленький рюкзак деньги с документами, а также одежду старухи, парик и грим, на случай, если не смогу без этого маскарада пройти в свой корпус. Подумав, что возможно кто-то будет меня искать, я прикрепила к двери записку, что на сутки уезжаю к родственникам.

Постояв у двери, я убедилась в том, что в коридоре никого нет, и выскользнула из номера. В вестибюле была суета, как я и предполагала. Никто не обратил внимания на то, как я выхожу из корпуса. На улице меня ожидал сюрприз. Непонятная конструкция, которую сооружали у моих окон до поздней ночи, оказалась гигантским голубым мозгом. Его вчера, видимо, надували компрессором. Мозг был сделан из полупрозрачного пластика, в котором солнце отражалось сотнями бликов. Он выглядел таким упитанным, довольным, что невозможно было не улыбнуться.

— Ох, ничего ж себе! — услышала я чей-то веселый голос. Рядом со мной стояли два студента в таких же толстовках Доку, как моя.

— Правда же, улет?! — сказал один другому. — А представляешь, надули бы рядом такую же огромную жопу?!

— Дождись Дня жопы, и будет тебе счастье, — ответил второй.

Я не могла удержаться и рассмеялась.

Парень наклонился над мешком, наполненным поролоновыми шапками-мозгами разных цветов. Он выбрал оранжевую и надел себе на голову, а затем церемонно поклонился мне:

— Приятно познакомиться, я — Нив.

— Михаль.

— Возьмешь себе розовый, или ты феминистка?

— Но я вообще-то собиралась…

— Умоляю, не бросай нас в этой юдоли печали.

Я колебалась, не зная, что сказать.

— Надевай! — Нив протягивал мне шапку-мозг нежно-зеленого цвета, а потом достал откуда-то из мешка небольшое зеркало. Я вздрогнула, увидев себя без грима на фоне изогнутой стены пансионатского корпуса. Во время своих прогулок я часто смотрелась в карманное зеркальце, чтобы проверять, как обстоят дела с макияжем, и привыкла к тому, что из зеркала на меня смотрит старуха.

— Неужели не нравится? — спросил Нив, увидев мое испуганное лицо. Я поняла, что должна немедленно взять себя в руки и играть. Разве не этим я занималась все это время в «Чемпионе»?

— Не, ну только не зеленый, — сказала я, немного глотая слова, как это делают общительные студентки. — В этом зеленом я как Шрек, ну правда.