Поездка к Солнцу

— Ну, рассказывай всё, — сказал отец, обращаясь к человеку в синей куртке.

— Что рассказывать? — нехотя, лениво протянул тот. — Виноват, и весь тут сказ.

— В чём виноват?

— В чём виноват, то уж ты видал. Не скроешь.

Нянька закипела в злобе, оскалила зубы на человека в синей куртке. Он отодвинулся от неё и воскликнул:

— Живая? Вот те на! А в собаку не я стрелял. С него спрашивайте. — Человек в синей куртке ткнул пальцем в сторону Бадмы.

Бабушка Долсон подошла близко к хромому Бадме и смотрела на него в упор, как на незнакомого.

— Вы, ламбагай, стреляли? В Няньку стреляли?

— Мама, — сказал Арсен Нимаев, волнуясь, — спросите этого человека. Его Щукин зовут. У него в багажнике машины два убитых лебедя лежат. Скажи! кто стрелял в лебедей?

— Чего за душу тянешь? Сказал: виноват, и всё тут. Одного я убил, второго Бадма убил.

— Зачем неправду говорил? — зло прошипел Бадма. — У меня ружья нет.

— Ружья-то у тебя нет, святой отец, — усмехнулся человек в синей куртке, — ружьё я всегда с собой привожу.

— Врёшь всё! Зачем врёшь?

— Я тебе покажу «врёшь»! — вдруг рассердился Щукин. — Каждую весну к тебе езжу, каждую осень езжу, и всегда лебедей вместе бьём. Я так скажут если попался, то нечего финтить да вывёртываться. За правду меньше спрос. Советская власть правду любит. — Он нахально оглядел всех и растянул рот до ушей, показав мелкие редкие зубы.

— Как вы хорошо знаете, что любит Советская власть! — насмешливо сказала мать Фиски-Анфиски.

— А то как же. На том стоим.

— Что же это у вас за промысел — лебедей бить? Вы ведь знаете, что это запрещено законом.

— А то как же, знаем всё. — Щукин хитро прищурился. — А только мы с Бадмой по этому делу лет десять промышляем. Набьём лебедей, перо общипаем с ним, кожу вместе с пухом сдерём. — Щукин засмеялся, оскалив свои мелкие зубы. — Бадма вот научил меня выделывать эти шкурки. И вот, значится, лебяжьи шкурки пуховые получаются. Говорят, королевы и те не брезгуют носить. В городе с руками отхватывают по пятьдесят рубликов за штуку.

— У-у, дохлый козёл ты! — брызгал слюной хромой Бадма.

— Сам ты пёс поганый, — спокойно сказал Щукин. — Надоел ты мне во как! — Он провёл рукой по шее. — И прятаться от людей надоело. И жадность твоя надоела ненасытная. Ежели хочешь знать, то я рад, что они меня поймали. Рад, и всё тут. И что я с тобой связался? Мне, если хочешь знать, государство пенсию платит по инвалидности. Ну, и свою машину имею. А что я от этих лебедей получил? Пьянству научился на дармовые деньги. — Щукин говорил всё громче и громче. Он перестал улыбаться, побледнел, и у него стала дёргаться щека. — Что я нашёл? — уже кричал он. — Жена ушла, не выдержала пьянства моего да делишек всяких!

— Эк тебя прорвало! — Дядя Куку покачал головой.

— А то не прорвёт? Это же не человек, а зараза, — сказал Щукин и прикрыл ладонью щёку. — Разве только на одних лебедях я с ним грешил? Сколько в город я продуктов от него перевозил! И мёд. И масло. И мясо целыми баранами. И шерсть. Сколько ему деньжищ перевозил! Чего там — я извозчик удобный. А только вот взял и кончился. Во как опротивело всё! Хоть вой! Сам себе противный стал. Вот как он взял вчера и в собаку выстрелил — он и в человека так может. Это я точно говорю. Лебедей он меня научил бить. А ведь лебеди эти почти как люди… — Щукин замолчал.

— Вот оно как бывает, дружочек, — сказал дядя Куку. — Про лебедей это ты точно сказал. Лебеди получше иных людей бывают. Да и вот хоть собаку эту возьми.

— И то правда. — Щукин вздохнул.

Андрейка почувствовал, что его дёргают за ногу. Дулма высунулась из-под кровати: Андрейкина нога мешала ей смотреть.

— Что вы теперь скажете, гражданин Балбаров? — спросила мать Фиски-Анфиски.

Бадма молчал.

— Эх, позор какой! — гневно сказал Чимит Бал-донов. — Вот я теперь расскажу своей матери, к кому она молиться ездила. Кому приношения возила.

Бадма стал легонько раскачиваться из стороны в сторону и шевелить толстыми губами. Бабушка Дол-сон так и застыла около него, вытирая ладонью слезящиеся глаза.

— Пошто молчите, ламбагай? — тихо спросила она.

— А что ему говорить? — сказал дядя Куку. — Видно ведь, что вот человек правду-матку режет. Я верю вам, Щукин. Только у меня к вам вот какой вопрос: кто-то из вас обронил патрон около этой собаки. Мы разрядили этот патрон, и вот что там оказалось. — Он протянул Щукину круглые шарики и продолговатые похожие на крошечных рыбок, свинцовые слитки. — Что это такое?

Щукин взял всё это, подбросил на ладони.

— Его работа. — Он мотнул головой в сторону хромого Бадмы. — Бадма патроны всегда готовит. У них этого добра в дацане полно. Вот он и заряжает патроны.

Бадма всё раскачивался с закрытыми глазами, будто его всё это не касалось.

Бабушка Долсон вдруг быстро заковыляла к столику с богами, взяла в руки бурхана, которого весной дал ей хромой Бадма, посмотрела на него, пошевелила губами и снова подошла к Бадме.

— Бери! — тихо сказала она.

Хромой Бадма поднял веки, показал чёрные угли и протянул руки.

— Бери! Не хочу твоего бурхана. Худой ты человек, Бадма.

Бери! Не хочу твоего бурхана..