Что же до Свидерского, он с интересом смотрел футбол, но на звуковой палитре следов не оставлял.
Чехи играли с немцами и забили гол.
— О, это великий гол! — завизжала мадам Беркутова. — О, какой гол!
— Да самый обычный удар головой с углового. Стандартный гол, — сказал Свидерский, сам в юности поигрывавший в футбол.
Это была его роковая ошибка.
— Обычный? — ядовито сказала мадам Беркутова. — По-вашему, российские голы лучше? Только мы их что-то немного видим.
— Дело не в национальности голов, а в их качестве, — стал объяснять Свидерский. — Я лично люблю голы нестандартные, запоминающиеся.
Но куда там! Мадам Беркутова в тонкости не входила даже когда писала свои романы для женщин. А тут уж сам чешский Бог велел в тонкости не входить.
— Вы просто не любите нашу страну и наш народ, — разъяряла она себя.
— Я бы на вашем месте не стал делать столь поспешных и опрометчивых выводов, — сказал Свидерский. — Могу вас заверить, что я ко всем народам отношусь одинаково хорошо и непредвзято.
Но мадам Беркутова слышала только то, что она хотела слышать, и злобный оскал ее лица стал совсем уж напоминать одного из грифонов Нотр-Дам.
7
Наутро дождик босоного пробежался по крышам домов и верхушкам деревьев.
Мадам Беркутова с потерянным видом обходила писателей и спрашивала: вы что что-нибудь понимаете в компьютерах? Я уронила мой лаптоп, и он теперь не включается.
Никто не хотел иметь дел с этой дамой, и все отвечали: нет, ничего про лаптопы не знаем. У каждого, тем не менее, стоял в комнате привезенный с собою новенький лаптоп.
Дошла очередь и до Свидерского. Он пожалел странноватую даму и решил прийти ей на помощь.
Допотопного вида компьютер «Тошиба» исправно включился.
— Когда я включила его утром, меню не появлялось.
— А что вы такое с ним делали?
— Я его сегодня утром уронила. Руки дрожали.
Доискиваться до причин сего таинственного рукодрожания Свидерский не стал.
— Вызовите мне панель управления из файла «Мой компьютер», — сказал он. — А то у вас тут все по-чешски, я ничего не понимаю.
С виду все было нормально.
— Кажется, работает, — глубокомысленно проговорил Свидерский. — Вы уж с ним поаккуратнее.
— Ё, ё, — утвердительно ответила мадам Беркутова.
Она говорила на восьми языках, на всех одинаково плохо. Какой из этих языков назвал бы своим это загадочное «ё-ё», оставалось неизвестным.
За обедом выяснилось, что злополучный беркутовский лаптоп не работает опять.
— Буду писать в блокнот, — с видом первопроходца Амундсена, садящегося в санную упряжь, сказала мадам Беркутова.
Свидерский, у которого никакого лаптопа никогда не было и даже не предвиделось, писал в блокнот всю свою писательскую жизнь и ничего в этом страшного не видел.
8
После обеда его перехватила в коридоре мадам Конобеефф.
— Вы знаете, у нас здесь есть еще полуподвальная студия, в ней можно работать. У вас комната самая маленькая, поэтому я вам первому предлагаю.
— А взглянуть можно?
Воздух в полуподвальной студии был явно не для астматических бронхов Свидерского. Он там и пяти минут бы не продержался.
— Предложите лучше тому, у которого тоже маленькая комната, но побольше.
— Это мадам Беркутова.
— Вот и очень хорошо, предложите ей.
— Если и она тоже откажется, предложу Инес де ла Вега, она следующая на очереди, — вслух размышляла мадам Конобеефф.
— А можно полюбопытствовать, у кого самые большие комнаты? — спросил Свидерский, хотя и так было ясно.
— О, у наших гостей из Америки и Канады, — с явным неудовольствием сказала мадам Конобеефф.
Мадам Беркутова, конечно же, не отказалась, а напротив, вцепилась в студию беркутовыми когтями.
Свидерскому и в его комнате работалось неплохо. Что, в сущности, писателю нужно? Кровать и письменный стол. Если его, к тому же, кормить, результаты могут быть вполне многостраничные.
Свидерский написал стихотворение, и на гребне лингвистического взлета занялся обещанными московскому журналу переводами из современной английской поэзии.
Вечером снова был футбол. Писатель сидел в уголке гостиной и издали наблюдал за событиями на экране. В партере расположилась чешская дама, занявшая один диван собою, а другой, соседний — сардельками своих ног, на которых чернели перчинки грязных ногтей. На третьем диване, поближе к заветной финско-водочной синеве, возлежал мистер Элленсон. Похоже, запасы спиртного в этом доме были неограниченные.
Свидерский в последние годы удовлетворялся парой бокалов красного французского вина за обедом, водки же он не пил совсем. Как он обычно шутил, он единственный русский, который не пьет водку, да и то потому, что не русский.
Все повторилось с швейцарско-часовой точностью: чехи, выкрики и водка. На сей раз чехи обыгрывали датчан и играли действительно хорошо. Однако когда тебя насильно заставляют кого-то поддерживать или за кого-то болеть, возникает чисто российское желание показать под одеялом кукиш и — пусть негласно — поддерживать другую сторону. Кстати, очень полезно для психического здоровья. «Начхать на чехов, — думал Свидерский, — будем надеяться, что несмотря ни на что, выиграют датчане». Однако они не выиграли.