В ресторане «Рамат-Авив» за одну только бутылку содовой воды с меня взяли полфунта. Я с грустью подумал о судьбе сотни тысяч израильских семейств, месячный бюджет которых, по официальной статистике, составляет сорок — сорок пять фунтов. На эти деньги даже содовой водой напоить всех членов семьи — дело совсем не простое.
Неудивительно, что из населения, насчитывающего около двух миллионов человек, на протяжении 1956–1957 годов свыше трехсот восемнадцати тысяч вынуждены были обратиться за так называемой «социальной помощью» из-за бедности. А сколько обездоленных людей с протянутой рукой нам пришлось видеть на улицах Тель-Авива, Иерусалима, Хайфы!
По данным израильского статистического бюро, из шестисот девяноста трех тысяч пятисот человек трудоспособного населения сорок восемь тысяч пятьсот — полностью безработных и сто десять тысяч восемьсот — частично безработных. Это значит, что вместе с членами семей число жертв безработицы составляет четверть населения страны.
Не слишком ли много свободных от работы людей в этом «свободном мире»?
Израильская пресса не в состоянии была скрыть от общественности, что в Беершебе, Кирьят-Гате. Ашкелоне и некоторых других городах страны происходили массовые демонстрации безработных.
«Безработные требовали хлеба и работы», — тревожно писала «Джерузалем пост».
«Демонстранты избили одного из чиновников Всемирного еврейского агентства», — сообщал «Гаарец».
Но газеты стыдливо умолчали, что секретари биржи труда вызывали полицию для усмирения безработных, что в Ашкелоне и Беершебе были аресты…
Вместе со своими товарищами я побывал в этих поселках. Рабочие ашкелонского завода бетонных труб «Ювал-Гат» очень тепло и сердечно приветствовали нас. Бывший механик, ныне служащий заводской конторы, семидесятилетний Вольф Шехтман подходил к каждому из нас:
— Дайте мне на память какой-нибудь сувенир! Что-нибудь ваше, советское…
Украсив свою грудь, наверное, десятком наших значков, он, провожая нас, громко повторял:
— Слава Советскому Союзу! Слава Советскому Союзу!
Большая группа рабочих, которая вместе с ним подошла к нашему автобусу, горячо вторила ему. Уезжая, мы еще долго слышали дружный хор голосов, провозглашавших славу нашей Родине.
Через несколько дней мы гуляли по узеньким улочкам довольно большого поселка Беершебы, где сосредоточены строительные организации, осваивающие пустыню Негев. Трудолюбивым еврейским рабочим приходится прилагать здесь немало усилий для осуществления ирригации сожженного жестоким солнцем грунта.
Показывая нам чисто выбеленные одноэтажные домики, наш гид, известный уже читателям Соломон Абрамович Гурвиц, нарисовал идиллическую картину жизни рабочих в этом краю. И потому я удивился, заметив непонятную торопливость гида, звавшего нас к автобусу:
— Прошу не расходиться! Сейчас поедем! Надо спешить!
В чем причина такой спешки? А в том, что к нам подошли рабочие местных рудников. Вид их был очень непрезентабельный: лохмотья вместо одежды, мешковина на плечах, бледные и пожелтевшие лица…
Соломон Абрамович засуетился, попросил нас быстрее занять свои места. Но тут случилось нечто неожиданное: один из рабочих, слышавший рассказ Гурвица, вдруг крикнул:
— Не верьте вашему гиду! Все это неправда! Мы здесь мучаемся, голодаем!
Соломон Гурвиц, вскочив с места, побежал к аккуратному домику, на котором красовалась вывеска врача.
«Не телефон ли ему нужен?» — подумал я.
Не знаю, собирался ли наш гид звонить, но мы его остановили:
— Соломон Абрамович, куда вы? Разве мы больше не торопимся?
Со злостью он повернулся и сел в автобус. Мы поехали, слыша за собой возбужденный гомон. Мне захотелось описать это событие. В моем блокноте появилось стихотворение «Не верьте гиду!» Вот оно: