Поездка в Хиву

– У нас сегодня такое интересное зрелище будет! – сказал он. – Причем забесплатно. Человечка одного должны казнить. Пойдемте-ка на рыночную площадь, ваше благородие. Там уж и эшафот построили.

Расспросив его, я выяснил следующее: примерно год тому назад некий киргиз убил казачьего офицера, вину его доказали, и теперь должны были казнить. На площади, куда мы вскоре пришли, действительно стоял эшафот с большим черным крестом. На помосте лежали какие-то шнуры и веревки; вокруг эшафота цепью выстроились пехотинцы, не подпускавшие людей и время от времени бившие прикладами своих ружей по ногам зевак, стоило тем подойти слишком близко.

Наконец послышался глухой шум, постепенно переходящий в громкий ропот и указывавший на приближение конвоя с приговоренным. Преступник сидел на деревянной чурке, установленной в старой грязной повозке, в которую был запряжен мул; за телегой следовали вооруженные солдаты, а стража, идущая перед ней, расчищала дорогу от толпившихся зевак. Когда повозка остановилась у эшафота, осужденного заставили подняться на него. Увидев крест, он мертвенно побледнел, однако быстро взял себя в руки и уже с обыкновенным выражением лица спокойно оглядел толпу и даже кивнул каким-то своим знакомым.

Старший офицер конвоя отдал солдатам приказ, и двое из них, схватив приговоренного, привязали его к кресту. На эшафот поднялся судья. Он вынул из кармана бумагу и стал громко читать предписание суда и сам приговор, согласно которому преступник отправлялся на каторгу в Сибирь.

Во время чтения приговора на лице осужденного не дрогнул ни один мускул, а вот Назар остался крайне разочарован.

– И это все представление? – сказал кровожадный татарский малый. – Обидно, когда начальство нас так обманывает.

В европейской части России ни одно преступление, кроме государственной измены, не влечет за собою смертную казнь; однако не стоит думать, что преступникам от этого легче. Каторжные работы на сибирских рудниках весьма быстро заканчиваются для них неизбежной смертью, и, говорят, даже очень крепкий мужчина, как правило, не выживает более двух-трех лет.

Жители Уральска, имевшие множество друзей и родственников угнанными в Среднюю Азию, пребывали в такой степени подавленности, что едва могли взглянуть нам в лицо при встрече на улицах. Кое-кто из уральских казаков, как мне сказали, все еще был в бегах и ждал возможности выбраться из страны; однако судьба их оставалась ясной как день. С окончанием холодов их должны были непременно всех изловить и группами отправить к родне и близким в Казалинск.

Таковы прелести жизни в стране, где установлена деспотическая форма правления. Такова, собственно говоря, цивилизация, которую определенные круги в Англии желают видеть распространенной и на жителей Средней Азии.

Уральск не представлял собой ни малейшего интереса, поэтому я выехал в Сызрань. Туда я прибыл через тридцать шесть часов безостановочного пути. Стояла середина марта; мое санное путешествие на этом заканчивалось.

Пожав руку преданному маленькому татарину, остававшемуся со мной до последней минуты, я попрощался с ним и ровно так же должен попрощаться с читателем.