Поездка в Новгород-Северский

Въехали под ажурную тень широко разросшихся деревьев и стали подниматься вверх. Поворот вырастал за поворотом, подъем за подъемом, они огибали эту широкую сопку вокруг, по спирали поднимаясь к вершине. И чем выше они забирались, тем дальше и дальше отодвигался горизонт, из-за которого, за каждым новым поворотом, вырастали новые сопки, поднимались друг за другом, как будто зеленое море бугрилось. И уже закладывало уши, как в самолете, набирающем высоту. А когда наконец выкарабкались на перевал, когда шофер заглушил натруженный мотор и они вышли из машины в тишину, открылся такой простор, что Матвей Кузьмич даже замер. Перед ним лежала необычная земля. Зеленые, вздыбившиеся волны катились к далекому горизонту — одна сопка следовала за другой. И над этим застывшим каменным пространством, накрытым зеленым ковром, небо было не белесым и нежным, как на юге или при летнем зное в его родных местах, а густым, плотным и в то же время чистым, как слеза. Целительный воздух, которым дышала тайга, освежал и успокаивал.

Матвей Кузьмич вдруг почувствовал в себе какую-то большую силу, которую никогда ранее не чувствовал; ему показалось, что здесь, на этих суровых и диких пространствах, человек не может быть согбенным, он должен быть прямым и мужественным.

Вдруг рядом с ним из-за камня вынырнул заяц. Навострив уши, он удивленно смотрел на людей, словно, недоумевая, спрашивал кого-то: «А эти что еще здесь делают?» Затем, не став ничего выяснять, поскакал вниз, между деревьев и густых зарослей трав и кустов, в эти леса, что опускались по склонам сопки. Это был обычный серый русачок, такой же, каких приходилось видеть в детстве, и он взволновал Матвея Кузьмича, как далекий и неожиданный привет с родины. В тот момент, когда они смотрели удивленно друг на друга, обрадованный Матвей Кузьмич даже чуть присел к этому зайцу, как к земляку: «Ты-то как сюда попал?!»

— Вот ведь, даже зайцы здесь ничего не боятся! — сказал Наливайко.

— Несколько лет назад завезли сюда русаков, — сказал Трофимов, — уж они тут жируют.

Матвей Кузьмич подошел к краю этого лысого пятачка на вершине сопки, где они остановились, посмотрел вниз. Он увидел траву, потом кусты, деревья, а еще ниже начинался густой бурелом, все там перемешалось, и мертвое и живое, и оттуда, из прохладной глубины, где, наверно, не ступала нога человека, на него как будто повеяло, дохнуло густой изначальной тайной…

Трофимов чуть спустился по крутому склону и нагнулся над каким-то растением, гордо устремленным ввысь среди других растений и бурелома. Затем поднялся наверх.

— Думал, женьшень, — сказал он.

И Матвей Кузьмич вспомнил, что именно здесь растет корень жизни.

Потом они спускались с перевала и снова поднимались куда-то этой старой дорогой, пока не выбрались на шоссе.

Наконец въехали в Находку и покатили вдоль бухты. Справа удалялись в распадки дома, затем вплотную к дороге надвинулась зеленая грудь сопки, которую дорога огибала, а потом снова был распадок, где друг против друга стояли дома, в то время как слева потянулись краны порта. Несмотря на то что дорога была высоко над морем, эти краны, трубы кораблей поднимались снизу, чуть ли не высились над обрывом, и было их не счесть — целый лес. Причудливая сеть из стальных конструкций кранов, труб, мачт, проводов и тросов закрывала чистый морской горизонт.

Все здесь оказалось интересно, потому что было ново для Матвея Кузьмича, и в порту, и потом, когда они приблизились к траулеру-морозильщику. Но когда он увидел перед собой эту огромную машину, на которой люди казались муравьями, сомнения охватили его. Кто он здесь? Зачем? Какая у него сила, какое право ступить сюда?.. Но Наливайко уже уверенно поднимался по трапу в сером своем плаще и шляпе, и казалось, что его ничто не может остановить Матвею Кузьмичу ничего не оставалось, как двигаться за ним.

— Ну как, впечатляет? — с какой-то затаенной восторженной гордостью спросил идущий сзади Трофимов.

— Да-а, — покачал головой Матвей Кузьмич и не выдержал, почти попросил: — Но мы тут недолго будем, да?

— Конечно, — успокоил его Трофимов.