Поездка в Новгород-Северский

По широкой дороге, что разделяла на холме два леса, которые соединялись там, за холмом, Климов направился вниз. И тут из-за нижней оконечности леса вышел человек и медленно, глядя под деревья, вороша листву палкой, стал подниматься вверх. В руке у него была корзинка для грибов. В тот момент, когда человек нагнулся, видимо найдя гриб, Климов по угловатой, сухой и чуть сутулой фигуре узнал своего любимого когда-то учителя истории Петра Лукича. Он тут же хотел было спрятаться, уйти в лес, но учитель уже поднялся, и взгляды их, хотя и на расстоянии, встретились. Деваться было некуда, и Климов пошел ему навстречу.

— Здравствуйте, Петр Лукич! — еще издали, громко, как будто с годами учитель должен был плохо слышать, прокричал он.

— Здравствуйте, — ответил Петр Лукич, продолжая внимательно вглядываться в него.

— Не узнаете? Климов я, Сергей.

— Узнаю-у… — протяжно сказал учитель и замолчал.

Наступила пауза. В небесах натужно и низко загудело, пролетал какой-то тяжелый самолет. В лесу деловито пересвистывались птицы.

— Значит, есть грибы, Петр Лукич? — спросил он, чувствуя неловкость от этой паузы и возникшую школьную робость перед этим, когда-то грозным, учителем.

— Грибы? — переспросил тот. — Набрал вот, есть, значит. Да… Ну как твои дела?

— Не знаю, — сказал Климов.

— Что ж, это тоже ответ, — согласился Петр Лукич. — А все-таки — как? Ты, я слышал, поездил, помотался по свету. Увидел, наверно, много всего, так?

— Да что я видел… Везде одно и то же… — ответил Климов, глядя мимо него.

— Вот оно что… — задумчиво проговорил Петр Лукич. — Да… Я был на похоронах твоей бабушки. Она меня однажды, можно сказать, спасла, вылечила травами. Давно это было, я только институт кончил. И вот поди ж ты, все время чувствовал, что благодарен ей, а так и не отблагодарил как следует… Людей много было, но если хочешь откровенно, то все равно заметно было, что тебя нет. Вот что я тебе скажу, Сергей.

И хотя он предполагал, чувствовал, что рано или поздно он услышит эти слова, однако сейчас не выдержал этого прямого упрека от учителя, как-то вмиг ослабел, и тут же горькая горечь навалилась на него всей своей тяжестью осуждения. Он резко отвернулся, тяжело дыша, и, понимая, что не надо так делать, не надо показывать свои чувства, стыдясь их, он, ослабевший, ничего не мог с собой поделать: вся боль, накопившаяся в нем за эти дни, вдруг словно рванулась наружу, застряла в горле, подступила к глазам… Он сделал несколько судорожных вздохов и, уже чувствуя, что задавил в себе эти слезы, закашлялся, прикрываясь от учителя рукой, словно и вправду ему хотелось кашлять.

Потом достал платок, высморкался. Учитель молчал, занятый своей корзиной, прикрывая грибы осенними листьями, и этот немой вопрос, требующий оправдания, эти последние его слова все еще были на слуху, и надо было что-то сказать, чтобы они исчезли, так глубоко пройдя через его душу.

— Мне поздно сообщили, — сказал Климов. — Потом уж, в письме…

— Да, я деда спросил; говорили, что адреса нет. Выбыл, сказали, по старому адресу или должен выбыть.

— Угу… Выбыл и не прибыл, — почти про себя добавил Климов и тут же, спохватившись, быстро взглянул на учителя. Тот, наверно, не услышал.

— Да… А учиться не думаешь? — спросил Петр Лукич.

Климов молчал.

— Понятно… Вот что мне хотелось бы еще тебе сказать, Сергей. Чувствую, мотаешься ты, а и сам не знаешь зачем. Конечно, сейчас все в город, но, знаешь, хорош Париж, а живет и Курмыш. Знаешь, приезжают ведь бывшие ученики и с других выпусков, постарше тебя: вот Мирон Алексеев был недавно, да, и не все из них нашли свою жизнь, не все, — покачал он головой. — Еще тебе скажу, потому что знаю — поймешь. Вот говорят, земля притягивает, земное это притяжение держит нас, чтобы мы не разлетелись туда, — он, не поднимая головы, ткнул палочкой вверх. — Но сильнее всего притягивают родные места… Это уж на всю жизнь. В молодости еще терпимо, а с возрастом… Зачем тебе мучиться? Да и деду надо помочь… Вот я и говорю тебе, Сергей, не агитирую, а говорю, что, может, оно тут все твое…

Некоторое время они постояли, молча глядя на луга, на деревню.

— Ну что ж, — сказал Петр Лукич, — будь здоров, Сергей. Не знаю, нужен ли ты кому-нибудь там, а тут ты нужен… А то грибов вот много, а собирать некому! — пошутил он на прощанье.

Старики его ждали. Они уже начали волноваться, что он может опоздать на поезд. В старости ведь многое волнует. Как только Петровна увидела его в окно, — возвращался Климов опять-таки огородами, — тотчас же ушла на кухню. Завтрак у нее давно уже был готов, казанки стояли в теплом устье печи. Дед, широко расставив ноги в светлых валенках, сидел у стола. Руками он уперся в колени, и в его позе угадывалась попытка встать: трудно после многих лет хлопотливой жизни сидеть неподвижно часами, пусть даже и ненастной осенью.