Поездка в Обонежье и Корелу

Если бедны крестьяне русские (не смотря на хорошее сравнительно с другими великороссами житье-бытье) в Повенецком уезде, то про кореляков и толковать нечего; хлеб доставать им гораздо труднее, а потому он у них дороже и следовательно разных прелестей, в роде сосновой коры, соломы и т. п. кладется в печево у них побольше; канаты и веревки вьют они из бересты, за невозможностью приобрести пеньку дешево; та же береста служит им и для производства котлов, в которых они ухитряются варить ушицу из невычищенной рыбы. Чтобы разыскать себе местечко для посева, кореляк зачастую уезжает верст за 20 от своего селения, да и там-то соберет разве сам третей скудный свой посевец. Но воззрили на него и на его земляка русского отцы благодетели из Петербурга и порешили облагодетельствовать их на славу. Порешено было безнадельных Повенецких крестьян Наделить землею. Мы как раз застали в Паданах надельную партию землемеров, которые благодетельствовали крестьянам, собирая их со всех мест, часто верст за 20 и за 30 для носки инструментов, вех и кольев. Земля здесь, рассудило начальство, дешевая и никто за нею не гонится, а потому и следует дать по 30 десятин на душу. А того-то и не рассудило начальство, что не только на 30 десятинах, а зачастую и на 30 верстах не найдешь здесь удобного для посева местечка! Неужели же так трудно было сообразить, что крестьянин здешний отнюдь не оседлый земледелец, а номад, зверолов и рыболов, что на 30 десятинах своих он ни в жизнь не разыщет и медведя, и оленей, и белок, и рябчиков, и иной дичи, и рыбу. Нет, все хочется повернуть, изволите ли видеть, на оседлое земледелие, и воображают легковерные люди, что достаточно разорить и без того скудодостаточных крестьян рабочими днями и провести межи, да расстановить кое-где колышки, для того, чтобы номад в силу обстоятельств сделался вдруг оседлым не на бумаге, а на деле. То и дело встречались мне по дороге выкопанные из земли столбы и я удивлялся силе той бури, которая уничтожила работу землемеров-благодетелей. «Эка бурька-то была у вас здесь», сказал я раз крестьянину — «столбы-то повыворотила». А он усмехнулся, да и говорит: «да наши балуют — они же и выворотили. Пущай господа тешатся — все равно ни к чему! как уедут, так и пойдет все по старому! ишь флагов понаставили, а наши поставят, да и выроют снова, когда господа отойдут от того места маленько». — И воображению моему представилась неотрадная картина отказа крестьян исполнить начальственную блажь, неизбежную репрессалию, в виде секуций, заушений и плюходействия, и в конце концов, еще большее разорение и без того бедного крестьянина, который тем только и виноват, что сама природа сделала из него зверолова и рыболова, а не земледельца.

LXIV

Думал я на другой же день отправиться из Паданов в Масельгу Корельскую, но Сегозеро разыгралось до такой степени, что лодку мою шестивесельную волны подбрасывали, как щепку, и я вернулся назад, не отъехав и 8 верст от погоста. На следующее утро буря хоть не много стихла и я тронулся в путь, не смотря на сильный ветер и волнение, которое на Сегозере чрезвычайно усиливается именно вследствие небольшого простора. После долгой борьбы с ветром и волнами, часов около 4 добрались мы наконец до Масельги, где я взял лошадей и опять полетел по превосходнейшей дороге по 18 верст в час. Местность здесь чрезвычайно гористая и живописная; приходится пересекать горный перевал, отделяющий бассейн Белого моря от Балтийского, и таких прелестных видов, какими здесь можно любоваться чуть не на каждом шагу, право, днем с огнем поискать по России. Самый близкий пункт схода двух бассейнов лежит как раз на половине пути между ст. Остречьем (22 в. от Масельги) и ст. Чобиной (20 в. от Остречья); дорога стелется по вершине гранитной скалы, на лево разливается красивое оз. Остречье (Остерское), а внизу, сажен на 20 в глубине долины, вьется словно змейка р. Куша, которая впадает в Онего и принадлежит к Балтийскому бассейну, тогда как Остерское озеро, при помощи р. Остерки, то высыхающей, то текущей среди болотистой местности, соединяется с Сегозером, а следовательно с Белым морем. Опять пожалел я, что нет со мною фотографического аппарата; так-то мы бедны видами, а тут на каждом шагу не оторвешься от дивного вида; но ни одного фотографа сюда и пряниками не заманишь и палками не загонишь! То и дело приходилось выходить из телеги, чтобы вдосталь налюбоваться пейзажем; за Остречьем попался лесопильный завод, который отправляет доски в Кронштадт — его осмотреть надо было, а там и Лумбоша, опять угорелая скачка, каменный оптовый склад Повенецка, Онего и сам Повенец богоспасаемый.

LXV