Рядом с нами сидели торговцы драгоценными камнями из Риги, толстая дама с бесконечным количеством провизии и еще один тип, который представлялся как фабрикант колесной мази и оптовый торговец лампадным маслом. Толстуха кушала, чистила апельсины, стукала друг о друга яйца вкрутую, резала то ветчину, то шоколадный торт, а производитель колесной мази (русский еврей, эмигрант) ругал большевиков. Он, собственно говоря, не фабрикант, а музыкант. Фабрикантом он стал в эмиграции, по необходимости. Но он тоскует по музыке, и от этой тоски в конце концов умрет. А большевики виноваты в том, что он не смог осуществить свои идеалы.
— На каком же инструменте вы играете? — полюбопытствовал литовский студент, ехавший из Йены домой, на каникулы.
— Я виртуозно играю на кларнете! Я все оперы знаю наизусть. В двадцатом году, во время колчаковского наступления на Волге, я был дирижером военного балалаечного оркестра. Потом нас захватили красные, и я дирижировал своим оркестром в Москве, в Большом театре, на конкурсе военных музыкальных коллективов. Но я не выдержал их тирании! Там невозможно жить по-человечески. Здесь у меня фабрика, и дела идут неплохо. У меня двадцать семь работников. Я — поставщик колесной мази для железных дорог Республики Летувы (Lietuvas Gelzkelis). Когда приедем в Шауляй, я вам покажу мою фабрику. Она рядом с вокзалом. А вы, господин, из Сербии? — обратился ко мне фабрикант колесной мази с какой-то подобострастной улыбкой. (Когда вы едете в одном вагоне, то благодаря бесконечным проверкам все пассажиры уже знают, кто вы и куда направляетесь, потому что все паспорта проверяются одновременно.)
— Да, я из Сербии.
— А где, собственно, эта Сербия находится?
— На Адриатическом море!
— Вот как! (Ясно, что он понятия не имеет, где Адриатическое море.) А что, Сербия — православная страна?
— Да, да, православная.
— И там есть иконы?
— Есть, конечно, есть. Какая же православная страна без икон?
— А лампадное масло у вас употребляют?
— Разумеется. А почему вы спрашиваете?
— Да у меня вот имеется один-два вагона первоклассного лампадного масла, и их можно было бы транспортировать в Сербию. Как вы думаете? А? Что? Идея превосходная. Ведь эта Сербия где-то недалеко от Будапешта. А в Будапеште живет брат моей покойной матери. Это недалеко, за польской границей. Было бы неплохо! Два вагона первоклассного масла по сегодняшним рижским ценам. Ну как? Договорились? Провернем это дельце? Хе-хе!
— А почему бы вам не транспортировать ваше масло в Россию? Россия — православная страна, и она гораздо ближе Сербии!
— Да в России сегодня у власти одни жиды, нет там никакого православия, — резко, нахмурившись, ответил мне еврейский поставщик лампадного масла.
— Так вы едете прямо в Москву? — Вопрос, послышавшийся со стороны другого окна, был, судя по всему, адресован мне.
— Ну да. В Москву.
— Ну, теперь мне ясно, почему вы мыли руки одеколоном!
— Что вы имеете в виду?
— Да уж вы-то знаете, что я имею в виду! Я имею в виду то, что подразумеваю. — Незнакомец сказал это весьма энергично и со значением, нервно вскочил с места и направился ко мне. Это был явный психопат, очень высокий, смуглый, в черном смокинге и галстуке шириной в сантиметр, завязанном горизонтально в виде восьмерки, концы которой волочились по его манишке. Этот человек еще раньше бросился мне в глаза благодаря своему росту и огромным глубоко запавшим глазам под постоянно сдвинутыми бровями. Он то и дело нервно выпускал дым сквозь черные испорченные зубы, снимал пенсне левой рукой, а большим и указательным пальцами правой, одетой в невероятно грязную засаленную перчатку, без конца нервно тер глаза, будто они чесались или горели. Все это выглядело загадочно. Десять-пятнадцать минут тому назад я действительно протер испачканные руки одеколоном (воды в вагоне не было), и теперь не мог понять, что от меня хочет этот сумасшедший.
— В чем дело? Что вам от меня надо?
— Да уж мы знаем, с кем имеем дело! За кордоном льется кровь, а вы здесь моете руки одеколоном! Неплохо устроились!
— За каким кордоном? Какая кровь? В чем дело? Что вы от меня хотите? — Я отталкивал от себя долговязого, понимая тем не менее, что драки не миновать.
— Тьфу! Позор! Вы здесь моете руки одеколоном, а там льется кровь! Долой жидов! Гнать их в шею!
Он вызывающе плюнул мне под ноги. Я попытался ударить его в пенсне, но при этом мы оба упали на русского полковника, который ехал с дамочкой. Полковник, всецело погруженный в свои личные проблемы, нервно вскочил и закричал: «Вы у нас все отняли, вы нас обобрали, так еще и здесь пытаетесь избить? Убирайтесь, или я вас убью! Убью как собаку! Вон отсюда, пес жидовский!»