Поездка в Россию. 1925: Путевые очерки

В следующем купе размещался я со своим соседом-нэпманом[292]. Дальше было индивидуальное купе одного беспрерывно стонавшего астматика, старика с совершенно расстроенным здоровьем, чахоточного паралитика, возвращавшегося в Китай после годичного курса лечения в немецком санатории. Это был китайский богач, по происхождению немец, вот уже двадцать семь лет живущий в Китае. Всю дорогу он то храпел, то сипел, словно дышал через трубочку, рылся в своем багаже в поисках бутылочек с лекарствами, по ночам стонал в коридоре, пытаясь открыть дважды запломбированные и заклеенные окна, — словом, был весьма симпатичным и милым попутчиком.

Кроме двоих-троих русских и одного немецкого воздухоплавателя, следовавшего в Читу, в нашем вагоне ехал еще армянин — торговец драгоценностями из Салоник в черной шелковой пижаме. С ним была хорошенькая русская актриса, возвращавшаяся из Парижа. Ехали также два англичанина-коммивояжера и четверо делегатов немецких рабочих, направлявшиеся в Москву. Одного из членов этой делегации сняли с поезда еще немецкие пограничные власти в Эйдкунене, другого арестовали в Риге. Все эти четверо, делегаты рурских шахтеров и гамбургских портовых грузчиков^[293], были мужественные и коренастые ребята. Типичные партийные работники-самоучки, уравновешенные и суровые, умеющие четко излагать свои мысли, с разумными взглядами на международное положение и в то же время полные бесконечной фанатической наивности, характерной для первого поколения революционеров, не осознающего реальной дистанции между словами и их воплощением в делах.

Не успели мы переехать русско-латвийскую границу и остановиться на русской пограничной станции Себеж, как ситуация в нашем спальном вагоне стала постепенно меняться. Пограничные власти сняли с поезда Их превосходительство персидского министра вместе со свитой, и это крайне встревожило всех миллионеров нашего вагона. Господин Айерштенглер по собственной инициативе выбросил из вагона газету «Берлинер тагеблатт» и экземпляр «Ригаше рундшау», немецкого ежедневника, выходящего в Риге вот уже пятьдесят шесть лет, опасаясь, что таможенники и агенты ГПУ (Государственного Политического управления, ранее «чрезвычайки») обнаружат у него это контрреволюционное издание. Нервозно демонстративный жест господина Айерштенглера оказался совершенно излишним, тем более, что ни в газете «Берлинер тагеблатт», ни в «Ригаше рундшау», кроме сообщений о красных «revolverheld», я не нашел ничего такого, что могло бы заставить промышленника расстаться со своим интеллектуальным компасом. Тем не менее, господин Айерштенглер в первые же минуты переезда антипатичной ему революционной границы отрекся от своей политической ориентации, как Петр отрекся от Христа в прихожей дома Каиафы. Я смеялся от всей души, потому что в эту самую минуту из курятника какого-то железнодорожного служащего прокричал петух. А делегаты рабочих из Гамбурга, которых до тех пор на всех станциях уводили для обыска как подозрительных лиц, теперь радостно улыбались молодому красноармейцу, стоявшему возле нашего вагона и добродушно глазевшему на пассажиров из Европы, на «иностранцев». Госпожа Айерштенглер приветливо улыбалась своими серыми монголоидными глазами гамбургским рабочим и изо всех сил старалась завязать с ними разговор. Она угощала их папиросами, что-то говорила о солидарности путешественников, «связанных общей судьбой такого долгого пути», и неожиданно оказалась милой, общительной дамой. Торговец драгоценностями, армянин из Салоник, стал мне объяснять, что он, собственно, родом из Грузии, и что он — из сочувствующих партии. Он рассказал, что коммунисты ежегодно завозят в Грузию десять тысяч фордовских тракторов, и что в Грузии все прекрасно. Он изобразил Грузию в таких розовых красках, что мне захотелось увидеть эту землю обетованную, поскольку Карл Каутский оплакивает ее судьбу под гнетом русских.

— Знаете, прошлой весной я был в Одессе, когда из американского трансатлантического парохода выгружали эти трактора. Я вам скажу, что когда я увидел эти машины, выставленные в ряд на молу, я не мог удержаться и расплакался от умиления. Вы только представьте себе, десять тысяч тракторов для этих бедняков, которые до тех пор ничего не знали, кроме плетей царизма. А эти им дают паровой плуг и школы! Господи, боже ты мой!

В руках русской актрисы из Парижа вдруг оказалась фарфоровая пудреница с изображенной на крышке синей лентой, обвившейся вокруг серпа и молота, с надписью «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». Пудреница «чрезвычайно» понравилась мадам Айерштенглер, особенно надпись на крышечке, выполненная таким ярким синим цветом: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!».