“Ну, вы как хотите: моё дело предложить, а вы уж сами думайте.”–”А ты нам другое предложи: девочки тут далеко?”–”Да ещё топать и топать. Да тут куча интересных мест! Шары покатать не хотите?”–”В каком смысле?”–”Тут боулинг неподалёку. И бильярд рядом с ним.”–”Не стоит.”–”Ну тогда не знаю. Хотя ладно: одно-то местечко вам непременно понравится. У нас тут одна знаменитость работает: Аксинья. Так вот к ней и из центра приезжают, и вообще из разных мест – так что даже записываться иногда приходится! – но если я попрошу, то она без всяких очередей примет.”–”Это кто ж: стриптизёрша?”–”Да какая стриптизёрша,– он заметно надулся,– это совсем по другой части! Наверняка вы слышали о ней: её ж по телевизору показывали, так что даже большие шишки потом – из разных мест – сюда наезжали, чтобы только с нею встретиться. Пойдёмте, пойдёмте: не пожалеете!”–”Большие шишки, говоришь?”– Мы были заинтригованы, и даже Алик не лез уже больше в драку, а наоборот – смягчился и с интересом уставился на собеседника.–”А это далеко?”–”Да нет: ещё немного вон туда.”– Он показал направление.”–”А потом ещё и гордиться будете и всем рассказывать!”– Не дожидаясь нашего ответа, он двинулся дальше: он явно не сомневался, что и на этот раз мы поддадимся и не выдержим.
Идти на самом деле оказалось недалеко: следующая же дверь по коридору – по словам провожатого – оказалась тем самым местом. Он скрылся за нею: нам оставалось только надеяться на его честность, не позволящую кинуть нас прямо здесь, что уже неоднократно он вполне мог сделать. Никаких особых опознавательных знаков на двери не было: только рисунок с изображением высокого вытянутого колпака помещался на уровне груди среднего человека, оставляя пространство для догадок. Однако подумав, я понял смысл знака: только отделению магов и гадалок мог соответствовать подобный символ, несколько обеднённый из-за отсутствия других атрибутов: волшебной палочки и какой-нибудь, к примеру, мензурки с целебной жидкостью. Аксинья в таком случае была известным специалистом в этой области: что слишком далеко уводило нас от цели поездки.
Тут же я поделился догадкой с Аликом. “Во гад, завёл!” Ему явно не понравилось такое: являясь горячим поклонником системы материальных ценностей, Алик изначально не воспринимал точки зрения, что существуют и другие силы и возможности. “Брехня всё это и лажа, а все они – жулики и аферисты” говорил он обычно по адресу людей, получавших даже некоторую известность из-за своих усилий в этих сферах. Безусловно, во многом с ним можно было согласиться: кто же из здравомыслящих людей мог поверить в то, что некто через экран телевизора воздействует на его здоровье непосредственно или способен, к примеру, изменять свойства воды или иной жидкости? “А пусть он воду в стакане в пиво превратит: вот тогда я поверю!” Однако подобные чудеса были за гранью возможностей общепризнанных авторитетов, в результате чего они абсолютно не принимались им за серьёзных специалистов. “А глазами вращать и руками размахивать: это я не хуже умею.” Это было безусловно верно: по умению производить впечатление на людей – особенно женщин – мало кто мог сравниться с моим другом и попутчиком. “А все их фокусы-покусы – ловкость рук и сплошное мошенничество.”
В-основном я разделял с ним такие взгляды, и только некоторые вещи мне казались вполне реальными: тот же, к примеру, гипноз был близок к некоторым умениям людей, называвшихся экстрасенсами, и вполне допустимым я считал то, что с помощью долгих тренировок при соответствующих способностях можно действительно чего-то достичь. Почему бы той же Аксинье не оказаться человеком, достигшим определённых успехов именно в таких областях, а не в каком-нибудь гадании на кофейной гуще, не содержащем в себе ничего рационального и способном только пудрить мозги необразованным невежественным людям? Я высказал всё это вслух: ругань Алика была ещё и реакцией на неудачи дня, и не имело смысл придавать ей серьёзное значение. Хотя упрямства ему было не занимать.
“Если хочешь: сходи. А мне там делать нечего.”–”Да я ещё посмотрю, чем она тут занимается. Не бойся, если я и пойду, то ненадолго. А этот гусь мог бы и поторопиться.” Я посмотрел на часы: пока ещё было не слишком поздно, и мы ещё могли успеть в нужное нам место, после чего со всеми предосторожностями можно было отправиться по домам, обеспечив надёжное алиби. Наконец приоткрылась дверь: сияющее довольное лицо нашего проводника сразу и без слов всё объяснило, и только недоверчивость заставила меня немного упереться.