Поездом до рассвета

Не люблю говорить банальностей, но, когда я впервые увидел Элисон, мне показалось, что внутри меня расцветает какой-то огромный диковинный цветок, заполняющий ту самую пустоту, которую я неожиданно открыл в себе. Элисон была прекрасна, восхитительна, божественна. Мои глаза видели только ее, и взгляд мой впитывал, как губка свет, который, казалось, от нее исходил.

Если я скажу, что Элисон Хадсон была копией Кристин, не ошибусь, пожалуй, ни в чем. Плевать, что у одной глаза зеленые, а у другой — карие, что у одной вздернутый носик, а у другой прямой и чуть припухший снизу. Обе они хороши одинаково, хороши той кукольной красотой, которая редко встречается в живой природе.

И обе одинаково влюблены в себя, в свое лицо, в свое тело, в свою неотразимость. Но главное, что обе умеют — пока мне трудно говорить об Элисон в прошедшем времени — так вскружить голову влюбленному мужчине, что он готов принять за чистую монету все, что они расскажут ему о себе.

В общем, я видел Элисон Хадсон такой, какой она хотела, чтобы я видел ее. Нежная, страстная, ранимая. Ласковая кошечка с когтями тигрицы. Я был слепым глупцом, но кто винит молодость…

Мы поженились. Временами я замечал, что моя жена ко мне несколько холодна. Но она, как и Кристин своему Эрику, плела мне что-то о комплексах, внушенных ей в детстве.

Элисон много тратила — впрочем, я никогда не был скуп, — и это тоже объяснялось комплексами. В детстве ее семья, как и семья Кристин, жила очень бедно, поэтому теперь моя красавица жена собиралась наверстать упущенное, а я не только не намерен был ей препятствовать, но и готов был поощрять ее безумные траты.

Чтобы дорогая Элисон избавилась от комплексов, я согласился на регулярные сеансы у психоаналитика, которые моя жена неуклонно посещала четыре раза в неделю. Возможно, если бы не чертов психоанализ, я никогда бы не узнал, что Элисон Хадсон — тогда еще Бриззел — изменяет своему горячо любимому супругу.

После очередного сеанса я захотел ее встретить и, найдя визитку клиники, в которую она якобы обратилась, позвонил, чтобы узнать адрес. Примчавшись к любимой с огромным букетом цветов, я был немало удивлен, узнав, что миссис Бриззел ни разу в жизни не обращалась в эту клинику.

Конечно, поначалу я подумал, что моя жена что-то напутала, и осторожно поинтересовался, какого доктора и какую клинику она посещает.

Мой вопрос явно обескуражил Элисон, однако она осмелилась повторить свою ложь. Честно скажу, мне было противно следить за женой, но еще больше я боялся, что оскорблю ее, высказав свои, возможно ошибочные, подозрения.

Да, у нее был любовник. И ладно бы, человек, который страстно и бескорыстно любил ее, как безумец Лео любит Кристин. Но это было не так. Человек, с которым вот уже несколько лет спала моя жена, был падким на деньги юнцом — проще говоря, альфонсом, в штаны которого сыпались золотые монеты из моего кошелька.

Спросите, зачем моей красавице жене понадобилось платить мужчине? Элисон была влюблена в него без памяти, и этот роман длился много дольше, чем наш с ней брак.

Он — кажется, этого кретина звали Доном — не желал жениться на ней. Элисон для него стала бы тяжелой обузой, а ему нужна была выгодная партия. Тогда она изобрела более изощренный способ заполучить Дона: вышла за меня и сделала своего ветреного друга постоянным любовником.

Когда я узнал обо всем, меня охватил гнев. Глаза застилала багровая пелена ярости. Я чувствовал, что могу не справиться с собой, впервые мне было страшно за себя самого.

Я ни разу за всю свою жизнь не ударил женщину, но Элисон мне хотелось ударить по ее лживому личику. Ударить так, чтобы из красивых и лживых глаз полились слезы.

Чтобы не упасть еще ниже, чем пал в результате своего брака, я собрал вещи и ушел в гостиницу, где мрачно пьянствовал целую неделю.

Мой адвокат обещал мне, что выиграет дело и Элисон не получит ни цента из тех денег, что причитались ей после развода. Но я испытывал чувство глубочайшего омерзения при мысли о том, что все подробности ее измены всплывут на суде.

В тот момент, как, впрочем, и всегда, деньги интересовали меня меньше всего, а потому я велел адвокату отдать Элисон все, что ей причитается по закону.

Именно тогда на меня свалилось тетушкино наследство в виде дома на окраине Лайтшроубса. Я пребывал в такой депрессии, что мне было абсолютно плевать, куда ехать. Продав свой бизнес почти за бесценок, я заявился в этот мрачноватый дом и почувствовал, что он очень похож на меня: одинокий, темный и безнадежно постаревший.

Я почти ничего не переделал здесь. Видеть людей мне не хотелось. Одна мысль, что придется с кем-то общаться, вызывала во мне приступ почти физической тошноты.

Моих лайтшроубских соседей, поначалу пытавшихся со мной познакомиться, настолько отпугивал облик опустившегося пьяницы, в которого я превратился, что они забывали, зачем пришли, когда видели мою физиономию. К тому же я не желал поддерживать разговоры о погоде, о моде и о прочей чепухе, которую обсуждают между собой едва знакомые люди.