Поездом к океану (СИ)

— Оставьте нас, я сам с ней поговорю, — снова рассердился таксист. И после этого вьетнамец ретировался. Они остались одни. Аньес медленно поднялась с пола, чувствуя себя куда хуже, чем могла бы, если бы ей дали поспать. Хоть немного поспать после всех этих безумных дней.

— Я не думала, что мне еще когда доведется увидеть соотечественника, — мрачно хохотнула она, пытаясь поправить волосы, которые не знали расчески уже слишком давно. Стоило подстричься, это могло бы все значительно упростить.

— А я и не ваш соотечественник, — рассмеялся Ксавье.

— Вот как? — ее бровь изогнулась. — Тогда мои комплименты вашей речи.

— Не стоит. Я провел во Франции почти все детство. Как вы чувствуете себя?

— Не знаю. У нас было задание, мы летели в Тхайнгуен. А потом пришлось сесть, и все остальное вышло… как вышло. Все это случайность и не по моей вине.

— Вас никто и не винит, де Брольи, — прервал ее Ксавье. — Я всего лишь спросил, как вы чувствуете себя? Вас сильно потрепали?

— Могло быть хуже. Вы не знаете, что случилось с остальными?

— Не имею ни малейшего представления. Мне сообщили о том, что в плен попала женщина, которая знала пароль, и название деревни, куда ее увели. Я спешил как мог. Любите же вы попадать в странные истории, де Брольи.

— Да, у меня это от рождения. Однажды я подарила собственный воротник из фламандского кружева девочке, с которой училась в школе. Ее родители работали на консервном заводе и не могли себе позволить никакого кружева вообще. Мать не оценила порыв моей души.

— Не успокоитесь, пока не совершите подвиг? — Ксавье снова смеялся. — Если вы можете шутить, значит, все в порядке?

Ни минуты она не была в порядке. Но разве же об этом скажешь? Как вообще говорить о той стихии, что прошлась внутри нее за последнее время вследствие пережитого. Сколько еще дней и ночей понадобится, чтобы улеглось? Может ли улечься? Как вообще жить со всем этим?

— Все хорошо, — улыбнулась Аньес. — Если бы мне вернули мою камеру, было бы совсем замечательно.

— Она цела?

— Я надеюсь, да. Кто-то из… из них, — она мотнула головой к двери, — забрал, но я не думаю, что уничтожили.

— Я узнаю. Если найду — вам ее отдадут, обещаю. Что-нибудь еще?

— Я мечтаю о нормальной кровати и сигаретах.

— А узнать, что мы будем с вами дальше делать, вы не мечтаете?

— Сейчас? — Аньес несколько секунд смотрела на своего таксиста, будто бы ожидая ответа. Но он молчал. Как два зеркала, глядящих друг на друга. Тогда она пожала плечами и произнесла, теперь уже полностью контролируя голос: — Сейчас я понимаю, что уцелела, и очень хочу отоспаться. К черту дальше. Это будет потом. Вы ведь все равно придумаете способ вернуть меня, да?

— Придумаю, де Брольи. Вы влипаете, а я придумываю. Этак и будем резвиться.

Требул, Франция, то же время

* * *

Человек не может победить стихию. Да и надо ли это?

Через океаны строить мосты, подчинять себе огонь, подниматься в небо, ступать на неизведанные камни. Бывает подчас, что и себя не одолеешь, какой, к чертям, ветер?

Уж не тот ли, что взметнул над водой воздушного змея, не удержанного рукой мальчишки, резвившегося на пляже? Или что смахнул с головы тетушки Берты шляпку? Дувший с Атлантики и с капризной злостью разбивающий волны в пену о скалу с маяком. Он походил на обиженную женщину, а с такой, как известно не сладить. Юбер и не пытался — все, что возможно, это хотя бы вовремя укрыться.

— Идемте в дом, а не то вас смоет! — прокричал он, подхватывая покатившийся по земле аккуратненький соломенный головной убор, в котором мадам Берта Кейранн преодолела путь от Лиона до Дуарнене, куда приехала, несомненно, ужасаться и причитать.

Но прыти у нее, похоже, все-таки поубавилось. Она лишь задумчиво разглядывала место, куда угодила и, кажется, вконец перестала понимать что бы то ни было. Юбер отдал ей шляпку и довольно мягко сказал:

— Дело к шторму движется. Здесь почему-то всегда шторм, когда я приезжаю.

— И поэтому ты променял наш Лион на это захолустье. Я бы еще поняла, если бы ты купил дом в Париже…

— Я не настолько неразборчив в связях, чтобы старость коротать среди всякого сброда, — рассмеялся Анри. — Идемте. Давайте считать, что я внял вашему возмущению и глубоко раскаиваюсь.

— Да уж, так мне будет значительно легче, — пробурчала напоследок тетушка Берта и оглянулась назад, к маяку, к рушащейся год от года башне, которая сейчас выглядела как-то по-особому, как будто была входом в другой мир. Ловила на себя рассеянные лучи, прорывающиеся от заката, и резко контрастировала и с темным небом, и с почти черным океаном, стенающим у ее ног и иногда в своем гневе достигавшим почти ее вершины. Жуткое зрелище и прекрасное. У почтенной дамы даже рот раскрылся от благоговейного трепета, который не мог не охватить все существо.