Поездом к океану (СИ)

«В операции участвовали две группировки по три тысячи солдат… вторая колониальная десантная бригада… вьетнамские вспомогательные силы в количестве полутора тысяч человек… 4:30 утром 28 марта из Тхайнгуена было выпущено 4 самолета… взять под контроль аэродром для обеспечения дальнейшей переброски… им удалось произвести объединение с группой «Роза»… аэродром заминирован… у форта развернуто сражение с атаковавшими силами противника… убито порядка двух тысяч, потери Вьетминя уточняются… в плен взято около полутысячи бойцов-маосистов… В данный момент дорога находится под контролем колониальных сил»

Потом что-то говорил Антуан. Что-то о поставках вооружения от США и важности модернизации, которой добивался в настоящее время Верховный комиссар и главнокомандующий французскими экспедиционными силами на Дальнем Востоке генерал де Латр де Тассиньи. О необходимости всему миру демонстрировать собственные успехи в Индокитае и утверждать превосходство колониальных сил над вьетами.

«Мы не позволим этому длиться и дальше. Дни Хо Ши Мина и его бандитов сочтены. Это то, что гарантирует правительство Франции. Ваши дети не будут умирать. Мы подавим это восстание».

Врал, сукин сын. Врал. Не верил тому, что несет — и все равно врал. Всегда считал, что с этой войны, коли ее не удалось избежать, начнется развал Французского союза. И все же говорил по указке ровно то, что надо было говорить. Всё у них через долг, всё по чести, все дабы сохранить лицо. Делают что должно в системе, веками не сыпавшейся. И он лишь часть ее.

Какая радость, что ему врать не приходилось! Кроме как в службе контрразведки, и это было довольно забавно. Парадокс. Их, наверное, таких остались единицы, кто еще пытаются держаться за честь.

Вероятно, именно она, последняя, и не давала ему упасть посреди дороги. Вот он, у цели. Путь окончен. Сейчас он поднимется к себе и наберет номер Аньес де Брольи, потому что иначе завтра чести будет уже недостаточно.

Юбер вскинул голову, глянув на верхние этажи своего дома, терявшиеся в сумерках. Последний вечер здесь он был очень счастливым. И все, остальное — детали.

Потом ускорил шаг, подходя, свернул было к крыльцу и замер, остановившись посреди улицы. Ненадолго, но достаточно, чтобы перевести дыхание. Медленно повернулся и посмотрел на другую сторону дороги. Там, припарковавшись под старым платаном, у устремленного к небу всеми своими тремя головами фонаря, стоял темно-вишневый Ситроен, поблескивая в его свете. В салоне — только профиль. Далекий и затемненный достаточно, чтобы не различить черт.

И все полетело вниз, чтобы разбиться вдребезги.

Анри Юбер сглотнул, пытаясь совладать с этим падением, задержаться хоть на миг в воздухе, застыть посреди времени, которое звенело вокруг него.

К черту, не вышло.

Он устало поморщился, выдохнул: «Ну, конечно…» — и зашагал к автомобилю, в котором была Аньес.

Она не шелохнулась. Она не обратила к нему лица. Она так и сидела, глядя прямо перед собой. И лишь когда он оказался в салоне, громко захлопнув за собой дверцу, она вздрогнула и едва слышно выдавила: «О боже…» После чего, словно совсем лишившись сил, вцепилась руками в руль и опустила на них голову, уткнувшись лбом в собственные пальцы, как если бы была на последнем издыхании.

Все стало на свои места.

Ничего больше не нужно. Анри прикрыл глаза и в изнеможении откинулся затылком на спинку сиденья. Так они сидели несколько минут, не касаясь друг друга в тишине и мнимом спокойствии. Снаружи проходили люди, изредка проезжали машины. Несколько раз грохотала дверь его дома. Большая, тяжелая, резная. А потом он услышал свой собственный бесцветный голос, звучавший из темноты, в которую он угодил:

— Ну и что ты теперь хочешь?

— Ничего. Я дала слово ждать.

— Дура. После такого не ждут.

— Я знаю. Я не люблю следовать правилам.

Юбер раскрыл глаза и взглянул на нее. Сейчас она сидела, выпрямившись в своем кресле. Ее ровные плечи заставляли вибрировать подреберье. Раздражали его. Вызывали досаду. Они должны быть понуро опущены, но Аньес и здесь шла против его ожиданий. Впрочем, а на сам-то теперь чего от нее хотел?

— Я слушала твое выступление по радио, — сказала она, все так же глядя прямо перед собой. — Ты хорошо говорил, мне понравилось. Ты так замечательно говорил, что я подумала — все у тебя будет хорошо, а остальное не так уж важно.

— Позволь мне решать, что важно, а что нет. Ты сама уже нарешала.

— Не делай себе еще больнее, Анри.

— Я загадал, — медленно произнес он, — что если ты придешь сама, то ты не виновата. Человек не может одновременно…

— Анри!

— … предавать и оставаться верным. Человек не может. И я пытался держаться, чтобы не судить. Я до последнего оправдывал тебя. Даже еще сегодня. Еще несколько минут назад.

— Раньше ты был куда умнее. Ты знал, чего я стою. И в Требуле, и потом.

— Да, тогда я помнил, какая ты мразь. Потом забыл.

Аньес вздрогнула, и плечи ее медленно опустились. Это было еще больнее, чем видеть ее несломленной. Впрочем, разве что-то могло сломить эту женщину? С чего бы?

— Ты сознаешь, что натворила? — хрипло спросил он.