Поездом к океану (СИ)

— Чем альтернатива, — заговорила Аньес, подняв голову и глядя на него. Взгляд все еще отсутствовал и по мере того, как она говорила, будто бы становилась все меньше ростом. Таяла, таяла и таяла. И Юберу казалось, что так из нее выходят силы. Но вместе с тем знал, что вот сейчас и начинается их настоящий разговор, который неизвестно к чему приведет, потому что он уже не смог уйти: — Я теперь опасна… не воображай… что меня ввели в заблуждение или обманули. Я знала, по каким правилам играю… Но с вами все будет хорошо! И с тобой, и с Робером, и с мамой. Я… я обещаю, Анри. Я сильная. И я все придумала. Если мне удастся довести до процесса, то меня будут судить, а потом, вероятнее всего, гильотинируют. Человек, который вел меня, уже уехал, когда нам дали указание исчезнуть, ему ничего не грозит, а выше его я никого не знаю. А если… если произойдет чудо, и меня помилуют, потому что я всего лишь женщина, то даже останусь жива. За решеткой, но жива. Каков план? — она снова вскинула на него глаза, и он глухо чертыхнулся.

— Что значит, вам велели исчезнуть?

— Что же тут непонятного, Лионец? Ты ведь совсем не дурак, чтобы не понимать. Нам с… с ним дали сутки. Он уехал, а я осталась.

— Когда это было?

— Какая разница?

— Когда, мать твою, это было, Аньес?

— Четыре дня назад.

— Так какого дьявола ты, безумная женщина, не уехала?!

— Я дала тебе слово ждать.

И в эту секунду Анри показалось, что это он сошел с ума. Такого не может быть. Попросту невозможно такое. Он смотрел на нее и не верил. Ему казалось, трудно находиться в худшем состоянии, чем он с той минуты, как понял, кто его предал. Он ошибался. Аньес. Перед ним Аньес. Живое доказательство того, что возможно на земле все. И даже еще больше. Юбер думал о себе, что на последнем издыхании. Но это она шагнула за край, где ничего нет. И весь ее вид говорил о том, в каком ужасе она жила эти проклятые, неправильные, невыносимые четыре дня, ожидая его.

Аньес была истощена и физически, и морально.

Он — разваливался на куски.

Рядом они — как две катастрофы. Странно смотрелись вместе. Не должны были встретиться. И лишь множили и множили горести вокруг себя. Ее счет — две тысячи. А его? Каков его счет?

Юбер негромко, зло хохотнул и зашарил глазами по окнам машины, вглядываясь в улицу. В боковое, потом в заднее.

— За тобой никого не было? — спросил он, и его голос сделался по-солдатски сухим и четким. — Кого-то на лестнице или на дороге? Чтобы четко следовали по твоему маршруту.

Аньес мотнула головой.

— Нет. Я не помню. Или придумываю.

— К черту. Ты можешь вести машину?

— Я даже мертвая могу водить.

— Не мечтай. Сдохнуть раньше меня я тебе удовольствия не доставлю. Трогай. Медленно и спокойно. Прямо, вдоль дома. Сейчас. Ни ко мне, ни к тебе нельзя, в отеле до тебя будет легко добраться, потому придется покружить по городу, пока я думаю, — по мере того, как он говорил, Аньес успокаивалась. Он это видел и чувствовал. И от этого ему самому делалось немножко легче.

Ясно одно: чем дольше де Брольи остается в Париже, тем большему риску себя подвергает. Юбер мало знал о работе секретных служб и никогда не задумывался над нею, но приказ исчезнуть означал лишь одно: либо она исчезает самостоятельно, либо ей помогают в этом. Тем, кто может многое сказать, вполне могут помочь, чтобы не раскрыть всю сетку. Четыре дня! Четыре дня она отказывалась выполнять приказ!

— Ты давно показывала свою консервную банку механику? — поинтересовался Анри, когда Аньес, сумев все же совладать с собой, взялась за руль. — Не хотелось бы взлететь на воздух прежде времени.

— Ну почему же? Смерть в огне — даже красива.

— Я слишком много знаю про огонь.

— Я тоже.

— Так когда?

— Давно. У меня не было к ней нареканий.

Юбер кивнул. План прорисовывался сам собой. В минуту опасности, когда им владело крайнее напряжение, он куда легче составлял планы. Риво всегда был прав, утверждая, что он хороший тактик, а не стратег. Но сейчас и того было достаточно.

Если отставить в сторону сантименты и быть честным хотя бы с собой, то все довольно скоро становится ясным. О том, что эта женщина сделала, он будет думать потом, когда убедится, что она в безопасности. Он может проклинать ее хоть всю жизнь, но с пониманием, что она эту жизнь живет так же, как и он.

Итак, в Париже — нельзя. Домой — нельзя. Даже эта проклятая машина слишком узнаваема. Женщина за рулем — шутка ли? Сейчас самым главным было и правда выслать ее подальше из города. Если со стороны властей, как ему казалось, опасности не было, то как знать, что сделают люди, нанимавшие эту безумную женщину предавать собственную страну.

А может быть, и он ошибается, считая, что сделал все, чтобы ей ничего не грозило, и контрразведка выйдет на нее каким-то другим путем, в обход него. Нет, так не годится. Конечно, ей нужно уехать. На другой конец страны, куда-то подальше, где она переждет это время, и тогда они что-нибудь смогут решить. Он — сможет решить.

— Не молчи, — вдруг услышал Юбер ее напряженный голос. — Я схожу с ума, когда ты так замолкаешь!