Поездом к океану

- У тебя… кровь, - пробулькал Лионец, хватая ртом воздух.

А она и слова проронить не могла, покрывая поцелуями его лицо, чувствуя губами его бешеный пульс на шее и сходя с ума от ужаса и нежности.

Потом его дыхание стало выравниваться. В глазах снова появилась ясность, исчезнувшая в ту минуту, когда она пробудила в нем бешенство. И он снова смотрел на Аньес, откинувшуюся на свое сиденье и больше не смевшую к нему прикасаться. Потому что минута его слабости окончена, и она точно знала, что он никогда не хотел бы, чтобы ей пришлось видеть его таким.

А значит, она не имела права пользоваться этим.

Они так просидели очень долго. Давно стемнело. Прохожие постепенно исчезали с улицы. Между ними продолжало лежать молчание, соединены они оставались звуком дыхания и только. И даже оно становилось невыносимым, когда неожиданно хлопнула дверь его дома, впуская кого-то из жильцов.

Юбер медленно растер глаза, как если бы спал. Но он не спал, Аньес знала точно.

Потом и сама обернулась к заднему сиденью, нащупала на нем сумочку, перетащила на свои колени и стала шарить внутри, разыскивая пудреницу и платок, смочила слюной тонкую хлопковую ткань, пропитанную ее любимыми духами, и принялась оттирать запекшуюся кровь, что не желала оттираться. Ей было больно, но так лучше, чем совсем ничего не испытывать. Пальцы ее дрожали с каждой секундой все сильнее, пока она не нарушила вновь навалившуюся тишину, захлопнув зеркальце и произнеся:

- Ты можешь сдать меня властям. Или я сдамся сама. Не думаю, что есть смысл скрываться, все равно доберутся.

- Все равно доберутся, - повторил за ней Юбер, и его голос звучал отстраненно, но хотя бы уже спокойно. Сейчас он выйдет из машины, поднимется к себе в квартиру, в которой однажды они могли быть счастливы; возможно, будет пить от безысходности, а может быть, сам отвезет ее… куда там отвозят, ему виднее. Наверняка он все знает.

Подтверждая ее слова, Анри медленно сказал:

- Я сегодня был в службе контрразведки. Мне бы все равно пришлось с ними говорить. Остальные причастные к моему плану уже давали показания. О тебе никто не знает, де Тассиньи не разболтал, он думает, у меня была шлюха в тот вечер, я не стал придумывать что-то оригинальное. С консьержем поработали, а...

- ... а агенту я звонила из телефонной будки в нескольких кварталах.

Юбер мрачно рассмеялся, и от его смеха по ее спине прошел холодок. До этого ощущала только жар.

- Чья хоть разведка? Кому ты меня сдала? Китай? Россия? Или удивишь?

- Я коммунистка, Анри. Я член ФКП. Ты всегда это знал. Я работала на СССР.

- Давно? Тебя в плену обработали?

- Я не настолько слаба, чтобы меня можно было... завербовать в плену.

Он стиснул зубы. На его щеках заходили желваки. Но пока молчал, пытаясь усвоить информацию. Затем тихо и леденяще спокойно спросил:

- И когда же?

- Когда подавала прошение на вступление в КСВС. Немного раньше. До этого я пыталась получить удостоверение военного корреспондента в «Le Parisien libéré», но Леру меня не отпускал.

- Значит, все ложь. С самого начала.

- Нет. Не все. Я целовала тебя у Риво, помнишь? Я понятия не имела, кем ты стал и как ты там очутился. Я помнила только рабочего со стройки в Ренне. В действительности я всегда хотела тебя защитить. Даже если от себя. Но видишь, в конце концов – не уберегла.

- Перестань. Это патетика. Если просеять, как муку сквозь сито, останется твоя измена. И то, что я для тебя не лучше нациста.

- Я хотела еще хоть раз тебя увидать. Это ты тоже просеешь?

- Увидала. Довольна?

Аньес устало кивнула. Говорить с ним, с таким, у нее недоставало отваги. Отстаивать себя она не могла. Наверное, Лионец был единственным человеком, перед которым Аньес безоружна.  Оставалось лишь смотреть, как он выходит из машины, проводить взглядом до самого крыльца, а потом, так или иначе, нужно будет покончить со всем. Она почти решилась. Она не хотела ходить по улицам и оглядываться, ожидая, когда настигнет удар и куда будут бить, а между тем, вздрагивала от каждого звука за дверью, выдернула шнур из телефона, слушала радио, как сумасшедшая целыми днями, а несколькими часами ранее едва не закричала, столкнувшись на лестнице с соседкой, вышедшей неожиданно ей навстречу.

Если бы Юбер заставил ее ответить перед законом, она сделала бы это, не сомневаясь. Она сделала бы это и сама. И вместе с тем, ей до сумасшествия хотелось жить. Как ни одного часа всей ее прежней жизни. У нее сын и мать, которые нуждаются в ней, и, возможно, в них спасение.

Когда Лионец уйдет, за ним останется пустота. Никакого завтра для сегодняшней Аньес де Брольи не настанет. Это будет другая женщина.

Когда он уйдет, она, какое бы ни приняла решение, останется замершей в этом салоне и глядящей, как он шаг за шагом отдаляется.