Поэзия и поэтика города

В поэме «два центра — Литва и Калифорния — часто накладываясь один на другой, создают новую реальность»[248]. Милош поясняет, что по мере жизни в Калифорнии у него усилилась «потребность расположить себя конкретно в истории, в определенном месте. Во всем прошлом данного места»[249]. Речь идет о задаче поэзии вообще и о своей задаче как поэта. В этом контексте появляется и Вильно — в заключительной части «Dzwony w zimie» («Зимние звоны», 1974). Город — точнее, один только локус — предстает детально и описательно.

Зато о чем расскажу сейчас, не будет вымышлено.
Улочка, почти напротив университета,
Действительно называлась так: «Литературный заулок».
На углу книжная лавка, но там не тома, а старье,
Тесно, аж до потолка. Без переплетов, перевязаны бечевкой,
И печать и письмо, латиница, кириллица,
Еврейские буквы. Столетние, трехсотлетние.
Сейчас думаю, что была то судьба непростая.
Из той книжной лавки виднелась напротив

Наискосок такая ж другая.

И хозяева схожи: блеклые бороды,
Длинные халаты, покрасневшие веки.
Не менялись с тех пор, как Наполеон здесь проехал.
Не менялось ничто здесь. Преимущество камня?
Они здесь всегда, так им полюбилось. За другою лавкой
Сворачиваешь вдоль стены и минуешь дом,
В котором поэт, славный в городе нашем,
Повесть писал о княгине прозваньем Гражина.
Рядом деревянная брама, усеянная гвоздями
Огромными, в ладонь. Направо под сводами
Лестница с запахом краски, там я живу.
Не то чтобы сам выбирал «Литературный заулок»,
Но так сложилось, комната там сдавалась,
Низкая, с окном в эркере, с широким дубовым ложем,
И печь грела жарко в ту суровую зиму,
Сжигая поленья, что из сеней приносила
Старая служанка Альжбета.
Казалось бы, нет явного повода,
Ведь скоро уехал и подальше,
Чем любые дороги через леса и горы, —
Чтобы здесь вспоминать ту каморку.
Но я принадлежу к тем, кто верит в апокатастазис.
Это слово сулит движенье обратно,
Не то, что застыло в катастазисе…[250]

Милош определил свой метод как апокатастазис и дал его объяснение уже в самом стихотворении: это «обратное движение». В другом месте он объясняет подробнее: «Апокатастазис — это понятие, которое впервые появляется в Посланиях апостолов. Наиболее детально разработал его Ориген… По-гречески это означает примерно „воссоздание“… повторение какой-то истории в очищенной форме… я не утверждаю опять же, что так верю в апокатастазис, ведь этому можно придать разные значения. В любом случае роль апокатастазиса в этой поэме в том, что он обозначает неисчезновение подробностей. Ни одно мгновение не может пропасть. Оно где-то хранится, и возможно запускание наново этого клубка или фильма, воссоздание какой-то реальности, в которой все эти элементы будут восстановлены… это означает восстановления всех моментов в их очищенной форме. Трудно пристегнуть сюда смысл, но я не хотел бы быть чересчур обстоятельным»[251].

В апокатастазисе поэт увидел подтверждение своей уверенности в возможности спасительной силы слова.

Еще одно маленькое пояснение: Милош счел необходимым в самом стихотворении уточнить, что улица действительно так называлась: Литературный переулок (или переулок Литераторов, как сейчас по-литовски) — таково значение польского zawułek. Но все же думается, что в этом контексте Литературный заулок по-русски больше (тоньше) соответствует всегдашней милошевской автоиронии.

Далее в поэме Милош демонстрирует феномен апокатастазиса в воссоздании зимнего виленского утра.