Поэзия и проза Древнего Востока

— Доброго коня, — отвечал Бо Лэ, — можно узнать по стати, мускулам и костяку. Однако у Первого Коня в Поднебесной все это — словно бы стерто и смыто, скрыто и спрятано. Такой конь мчится, не поднимая пыли, не оставляя следов. Сыновья же мои малоспособны: они сумеют отыскать хорошего коня, но не смогут найти Первого Коня в Поднебесной. Когда-то я таскал вязанки дров и связки овощей совместно с неким Цзюфан Гао. Он разбирался в лошадях не хуже вашего слуги. Пригласите его.

Князь принял Цзюфан Гао и немедля отправил его за конем. Через три месяца Цзюфан Гао вернулся и доложил;

— Отыскал. В Песчаных Холмах.

— А что за конь? — спросил Мугун.

— Гнедая кобыла.

Послали за кобылой, а это оказался вороной жеребец.

Князь, опечалившись, позвал Бо Лэ и сказал ему:

— Ничего не получилось! Тот, кого ты прислал отбирать коней, не способен разобраться даже в масти, не умеет отличить кобылу от жеребца — какой уж из него лошадник!

— Неужели он этого достиг! — сказал Бо Лэ, вздохнув в глубоком восхищении. — Да после этого тысячи и тьмы таких, как я, — ничто в сравнении с ним! Ведь Гао видит природную суть. Отбирает зерно, отметая мякину, проникает вовнутрь, забывая о внешнем. Видит то, что нужно видеть, а ненужною — не замечает. Смотрит на то, на что следует смотреть, пренебрегая тем, на что смотреть не стоит. Да такое умение — дороже всяких юаней!

Когда жеребца привели, это и впрямь оказался Первый Конь в Поднебесной!

(Из гл. 8 — «О совпадениях»)

Горы Тайхан и Ванъу, в семьсот ли окружностью, в десять тысяч жэнь[479] высотою, помещались поначалу к югу от Цзичжоу,[480] — севернее Хэяна.[481]

Простак с Северной горы жил там же, напротив. А было ему уже под девяносто. Устав карабкаться по горным перевалам, совершать дальние обходы и делать крюки, он собрал как-то своих домашних и стал совещаться:

— А что, если приналечь да срыть эти горы до основания — чтобы открылась прямая дорога на юг Юйчжоу,[482] аж до самой реки Ханьшуй?[483]

Все дружно согласились, но жена Простака усомнилась:

— С твоими силами не одолеть и холмика Куйфу — тебе ли сладить с этакими горами! Да и куда девать землю и камень?

— Будем сбрасывать в залив Бохай — севернее отмели! — отвечали ей.

И, взяв с собой троих сыновей и внуков покрепче, Простак принялся ломать скалы, рыть землю и перетаскивать ее в корзинах к заливу Бохай. У соседки-вдовы из семейства Цзинчэн был сын, едва успевший сменить молочные зубы, — он тоже примчался на помощь. Зима сменилась летом, а обернуться до залива и обратно успели только один раз.

Умник с Речной Излучины, подсмеиваясь, отговаривал Простака:

— Ну и дурень же ты! В твои-то годы да с твоими силами — да ты в горах песчинки не сдвинешь с места, не говоря уж о земле и о камнях!

Простак вздохнул:

— А ты так туп, что разумеешь хуже малого ребенка — мальчонка-сирота и то умней тебя. Я умру, а сыновья останутся, а у сыновей еще народятся внуки, а у внуков тоже будут сыновья, а у тех — свои сыновья и внуки; так и пойдут — сыновья за сыновьями, внуки за внуками — и не будет им конца и переводу. А горы-то уже не вырастут — так чего же горевать, что я не успею их срыть?

Умник так и не нашелся, что ответить.

Горный дух, начальник над змеями, прослышав об этом, испугался, что старик не отступится, и доложил обо всем Небесному Владыке. Владыка, тронутый простодушием старика, повелел двум духам из рода Муравьев-Великанов перетащить горы на себе: одну — на северо-восток, другую — на юг Юнчжоу. С той поры от самого юга Цзичжоу и вплоть до реки Ханьшуй нет больше горных преград.

(Из гл. 5 — «Вопросы Тана»)

Из книги «Чжуан-цзы» [484]

Перевод В. Сухорукова

Однажды Чжуан Чжоу приснилось, что он бабочка: он весело порхал, был счастлив и не знал, что он — Чжоу. А проснувшись внезапно, даже удивился, что он — Чжоу. И не знал уже: Чжоу ли снилось, что он — бабочка, или бабочке снится, что она — Чжоу. Ведь бабочка и Чжоу — совсем не одно и то же. Или это то, что называют превращением?

(Из гл. 2 — «О равенстве вещей»)

Болотный фазан через десять шагов поклюет, через сто — напьется, а в клетке жить не хочет, хотя и сыт — а все как-то не то!

(Из гл. 3 — «Искусство жить»)

Когда скончался Лао Дань,[485] Цинь И, соболезнуя о нем, простонал трижды и вышел. Ученики спросили!

— Разве вы не были другом Учителя?

— Был, — сказал Цинь И.

— А если так, то можно ли оплакивать его подобным образом?