Поэзия мифа и проза истории

Видимо понимая, что он повел свой рассказ не совсем в том направлении, в котором его следовало бы вести, Платон уже в самом конце «Крития», как бы спохватившись и возвращаясь к первоначальному своему замыслу, быстро и как-то сбивчиво объясняет читателю, что вначале атланты были добродетельны и не поддавались развращающему влиянию окружающего их богатства, но мало-помалу заложенное в них их прародителем Посейдоном божественное начало смешалось с человеческим и, таким образом, утратило свою силу, что привело этот гордый народ к нравственной деградации, а затем и к гибели.

Как бы то ни было, изначальная идейная и художественная заданность платоновского мифа не вызывает никаких сомнений. Несмотря на некоторые логические неувязки, все в нем подчинено единой, с самого начала четко сформулированной самим философом цели. Миф об Атлантиде сочинен Платоном как наглядная иллюстрация к его же теоретическим построениям, содержащимся в трактате «Государство», вместе с которым «Тимей» и «Критий», как это давно уже признано в науке, составляют некое подобие философской трилогии, развивающей, в сущности, одну и ту же тему.

Проект идеального полиса, с которым мы знакомимся в первой части трилогии, разумеется, не мог быть просто скопирован с какого-то одного реально существовавшего греческого или варварского государства. Правильнее было бы оценить его как результат синтеза целого ряда разнородных элементов, переплавленных могучим воображением великого философа в единое художественное целое. Внимательный анализ обнаруживает в этой сложной конструкции заимствования и из спартанского «ликургова космоса», и из «конституции» дорийских полисов Крита, и из кастовой системы Древнего Египта, и из сочинений других греческих философов-утопистов, предшественников Платона. Едва ли существенно иными были методы, которые автор «Государства» использовал при работе над логически продолжающими это его сочинение диалогами «Тимей» и «Критий». Судя по всему, и праафинское государство, и противостоящая ему, Атлантида были сконструированы из самого разнородного материала по тем же самым законам утопического жанра, по которым был создан и проект идеального полиса в «Государстве».

При таком понимании мифа описываемая в «Тимее» война афинян с державой атлантов воспринимается как своеобразный эксперимент, призванный подтвердить правильность теоретических расчетов Платона. Но как понять совершенно неожиданную и необъяснимую на пер, вый взгляд концовку всей этой истории? Рассказав своим слушателям о том, как афиняне, изменнически оставленные своими союзниками, сражаясь в одиночку, не только остановили несметные полчища атлантов в их дальнейшем продвижении на восток, но и освободили от их владычества все уже покоренные ими народы и племена «по эту сторону Геракловых столпов», Критий завершает свое повествование такими словами: «Но позднее, когда пришел срок для невиданных землетрясений и наводнений, за одни ужасные сутки вся ваша воинская сила была поглощена разверзнувшейся землей; равным образом и Атлантида исчезла, погрузившись в пучину». Это странное завершение великой войны многих ставит в тупик.

В самом деле, атланты несут наказание за свою гордыню и нечестие, — это в общем логично и понятно. Но зачем было отправлять вместе с ними в преисподнюю доблестных и благородных афинян, покрывших себя неувядаемой славой и как будто ни в чем не провинившихся перед богами? На первый взгляд здесь явное попрание законов жанра, ведь во всякой порядочной драме под занавес проваливается в тартарары, к вящему удовольствию публики, закоренелый злодей, но никак не добродетельный герой. Д. С. Мережковский по этому поводу замечает: «Здесь у Платона концы с концами не сходятся: начал за здравие, кончил за упокой Сократовой и своей Республики. Град божий — плод всей своей мудрости — хотел вознести до неба и низверг в преисподнюю; только что попробовал сдвинуть его неподвижную схему, как все обрушилось, словно песочная башенка, игрушка детей…» И несколько далее такое резюме: «Люди перед смертью иногда сходят немного с ума: „Атлантида“ такое безумие Платона».

В действительности дело здесь, разумеется, вовсе не в безумии Платона. Мережковский просто не очень внимательно читал предшествующий текст «Тимея» и не обратил внимания на довольно пространный рассказ египетского жреца (того самого, который беседовал с Солоно м в храме богини Нейт) о грандиозных мировых катастрофах, которые, происходя через определенные промежутки времени, уничтожают большую часть человеческого рода, которая погибает либо от страшных пожаров (Платон связывает их с отклонениями небесных светил от своих обычных орбит), либо от великих наводнений.