Поэзия народов СССР IV – XVIII веков

Ах, пашня моя не богата ничем, кроме сорной травы!

Я вспомнил бесплодные нивы и пыль уходящих веков...

Пришел Саидо и заметил: с тюльпана упал лепесток...

И не помнил: я — дичь на охоте — стать жертвой кровавой готов!

* * *

Скорей, виночерпий, вина! Чтоб оставила душу тревога,

Чтобы гурия, смехом пьяна, обходилась со мною не строго!

Задохся я гнаться за мушками родинок черных твоих!

Усталые вздохи мои муравьиных сильней ненамного...

Все множится он и вздувается — страстью наполненный вздох:

На гроздь винограда похож... успокоиться дай ради бога!..

Я буду сгорать до рассвета на этом беспутном пиру...

К тебе, в недозволенный дом, сладкоустным и мудрым дорога!

Легко виноградное зернышко: суть виноградника в нем,—

Вот так вдохновила и ты без тебя прозябавших убого!

Нарциссы безглазыми выглядят, если не видят тебя,

И райское древо само, как паук, уползет, кривоного!..

Не пей за столом угнетателей — ядом окажется мед.

Гони этих трутней за дверь — или мертвым паду у порога.

Волшебным служить фонарем я хотел для горящей свечи,

Чтобы окна сказали мои, что моя озарилась берлога!

* * *

Если сменишь гнев на милость, о жестокая! — Чем плохо?

Если б скорбь угомонилась, о далекая! — Чем плохо?

Мотылек с огнем свечп пробеседовал до солнца,

Вовсе пламя не затмилось, ясноокая! — Чем плохо?

Поскользнулся я, дай руку!.. Если б стынущему телу

Стать душою согласилась дева строгая! — Чем плохо?

Извертелся я, но все же кое-что припас для пира!

Если б гостьей ты приснилась, душу трогая? — Чем плохо?

От росы не зябпет солнце,— к бедняку прийти не брезгуй!

Стерегу, чтоб ты явилась, у порога я...— Чем плохо?

Конь! Зачем ты убегаешь? Я — безногий и безрукий:

Чтоб со мной соединилась быстроногая! — Чем плохо?

Саидо поишь ты ядом неисполненных желаний!

Если б вечно не глумилась — «недотрога я»! — Чем плохо?..

* * *

Сдвигались брови,— и казалось, что молнии блистали.

Воспламенялись наши страны! Теперь от войн устали.

Не знают матери покоя... Так раковины перлов

Прижались к водорослям грудью, чтоб их не опростали!

Однако нет и в наше время признания достойным,—

Покрылись ржавчиной зеленой клинки дамасской стали!

Узнаешь по лицу посланца о том, как мне живется:

Всегда на крыльях голубиных возлюбленным писали.

Людские головы и ныне — что пузыри пустые!

Все потому, что кровь друг друга вы, как вино, хлестали!

Не стало щедрых дастарханов... на ключ закрыты двери...

Все потому, что благородных сквалыги обуздали!

Один конец у скопидомов: придавит их до срока

Вьюк неисполненных желаний — свое не наверстали!

Ах, крови Саидо горячей хотят ресницы гурий:

Дрожа, как тонкие кинжалы, к несчастному пристали!..

* * *

Если бедность пришла — все теперь вверх ногами пойдет!

Опорожненный кубок от легкости перевернется...

Чем вдвоем с попугаем — в развалинах лучше сове!

Долг невежды молчать, коль науки беседа коснется.

Разве мастер умеет унияеенно благодарить?

Разве гордый Фархад — хоть гора упади! — содрогнется?

Что для пленника цепь, для иголки — суровая нить...

Если путник устал — путь домой нескончаемо вьется...

Без отверстий фонарь душит яркое пламя свечи,—

Без надежды на волю живой человек задохнется!

Тот, кто беден и горд, не имеет цены для других...

Тот, кто выпил вино,— чтобы кинуть бутыль, размахнется!..

Вниз глядеть не хотят восседающие наверху...

О, презренное время!.. Но как беззащитным бороться?

Враг, поправший тебя, покорится сильнейшим, как раб...

Все же гибнет Фархад, а гора над героем смеется!

О мой кравчий! Нельзя горло хрупкой бутылки сжимать:

Да уверен ли ты, что за кровь отвечать не придется?

Жадный скаред-купец даже собственной тени бежит:

Обезумеет он и уже никогда не очнется!

Я в горячей пустыне умру, вспоминая тебя...

Это поле в крови — разве полем цветов обернется?

Боже! Солнце твое, что моей не щадило звезды,

Пусть с лазурного купола рухнет — и праха коснется!

Саидо, Саидо, здесь людей здравомыслящих нет...

Меж безумных брожу! Друг, товарищ откуда возьмется?

КАСЫДА ЖИВОПИСЦУ

О, наш мастер! Так прекрасны образцы его труда,

Что китайским живописцам не достичь их никогда!

Словно кровью соловьиной, вся ладонь обагрена,—

Будто в розу превратилась! Но рука его тверда.

Взял он кистью тростниковой у тюльпана черноту —

Подсурьмить глаза живые чаши светлой, как вода.

Если мастер несравненный начинает рисовать,

Пальцы прочих живописцев каменеют от стыда.

И сердца их разъедает зависть едкая, как желчь,—

Желтой ржавчиной покрылись — это худшая беда!

Есть тетрадь для рпсованья у кумира моего —

Там цветник благоухает, сердце тянется туда.

Соловьиные ресницы он для кисти раздобыл:

Дивно-тонкому узору чтобы не было вреда.

В пиале кипит и блещет небывало алый цвет,

А лазури этой рады были б райские врата!

Желтизна плодов садовых,— если вздумаешь сравнить

С этим золотом цветущим, и бесцветна и седа.

Побледнел и сам Иосиф, знаменитый красотой,

В паланкине скрылся, будто наступили холода.

Эта кисть дает начало Нилу — радостной реке,

Под землей весенним светом разгорается руда.

Деревцам своим велит он самоцветами цвести,—

Их весна, не увядая, будет вечно молода!

Там, где вьющиеся розы все земное оплели,