Поэзия периода Великой Отечественной войны и первых послевоенных лет

Харьков слышит гул родных орудий.
Гул все громче.
Звук разрыва сух.
Превратились в слух дома и люди,
и деревья
превратились в слух.

«Ждем»,— как будто говорит Сумская,

«Ждем»,— соседний произносит сад.
Головы все ниже опуская,
на балконах
мертвые висят...

— Ждем,— живые повторяют люди,

Пепельною ночью,
сизым днем
Харьков слышит гул родных орудий,
мужественный голос:
«Мы идем!»

За противотанковыми рвами,

за скрещением дорог
вдали
Харьков вырастает перед нами.
Мы идем,
              мы входим,
                               мы вошли.
1943

НИКОЛАЙ РЫЛЕНКОВ

* * *

В суровый час раздумья нас не троньте
И ни о чем не спрашивайте нас.
Молчанью научила нас на фронте
Смерть, что в глаза глядела нам не раз.

Она иное измеренье чувствам

Нам подсказала на пути крутом.
Вот почему нам кажутся кощунством
Расспросы близких о пережитом.

Нам было все отпущено сверх нормы:

Любовь, и гнев, и мужество в бою.
Теряли мы друзей, родных, но веры
Не потеряли в Родину свою.

Не вспоминайте ж дней тоски, не раньте

Случайным словом, вздохом невпопад.
Вы помните, как молчалив стал Данте,
Лишь в сновиденье посетивший ад.
1942

* * *

Ире
Бой шел всю ночь, а на рассвете
Вступил в село наш батальон.
Спешили женщины и дети
Навстречу нам со всех сторон.

Я на околице приметил

Одну девчонку лет пяти.
Она в тени столетних ветел
Стояла прямо на пути.

Пока прошли за ротой рота,

Она не опустила глаз
И взглядом пристальным кого-то
Разыскивала среди нас.

Дрожал росой рассвет погожий

В ее ресницах золотых.
Она на дочь мою похожей
Мне показалась в этот миг.

Казалось, все дороги мира

Сошлись к седой ветле, и я,
Себя не помня, крикнул: «Ира,
Мой птенчик, ласточка моя!»

Девчонка вздрогнула и, глядя

Колонне уходящей вслед,
«Меня зовут Марусей, дядя»,—
Сказала тихо мне в ответ.

«Марусей? Ах, какая жалость!» —

И поднял на руки ее.
Она к груди моей прижалась,
Дыханье слушала мое.

Я сбросил груз дорожных тягот.

«Ну что же, Ира, не ревнуй!» —
Всю нежность, что скопилась за год,
Вложил я в долгий поцелуй.

И по дорогам пропыленным

Вновь от села и до села
Шагал я дальше с батальоном
Туда, где дочь меня ждала.
1942

* * *

Письмо и карточка в конверте,
Написан четко адрес твой.
Обязан быть готовым к смерти
Солдат, не раз ходивший в бой.

Мы здесь привыкли к этой мысли

И, жажду жизни затая,
Висим на шатком коромысле
У самой грани бытия...

Пусть нелегко нам, ну так что же,

К нам век тревожный наш ревнив.
Мы чище сделались и строже,
Все суетное отстранив.

И мерой нас какой ни мерьте,

Как ни оценивайте нас,
Мы здесь в глаза глядели смерти,
И мы не опустили глаз!
1942

БОРИС ПАСТЕРНАК

СМЕРТЬ САПЕРА