ПоэZия русского лета

И больше никого не хоронить,
А только вишни собирать в ведёрко,
Пластмассовое, детское – они
Лежат там с горкой.

И строить новый город на песке,

И будут понарошечные люди
Ложиться спать на белом лепестке —
Давай так будет.

Вон жук ползёт, глаза его черны,

Жук красно-чёрный, именем солдатик,
Не мучь его, пусти его с войны,
Ей-богу, хватит.

И ямка для секретика в земле —

Туда ложатся город, мама, кошка.
Не плачь, не плачь, тебе под сорок лет.
Мы все тут – понарошку…

«Обком звонит в колокол, предали нас анафеме…»

Обком звонит в колокол, предали нас анафеме.
Нет хорошего русского, но мы в натуре ужасные русские.
Типа как римляне, ущемляющие этрусков.
Сорян, не потрафили.

Да, мы русские, римляне мы, наши шлемы блестят,

Да, спускались мы в ад, и с потерями – через ад
Мы прошли.
Ну давай, не чокаясь, за Дебаль.

Мы железо и боль, и мы тело мясное, и сталь.

Да, мы знаем, как артиллерия бьёт по своим.
(После этого один офицер застрелился, к слову.)
Да, мы видели, как над домами нашими чёрный дым
Поднимался – а мы шли вперёд, и чего такого.

Вега – самая яркая звезда в созвездии Лиры.

И ещё так звали одного командира,
Характер был скверный, прострелил однажды розетку.
Ну а чё, нервы сдают капитально и метко.

Его не любили. Он потерял пятерых

Из стрелковой роты. На ночь пошёл домой,
Вернулся – обнаружил всех мёртвых их.
После этого, говорят, крыша поехала так, что ой.

Первого марта штурмовали двадцать девятый блокпост.

«Идите, – сказал генерал. – Там никого нет».
Вега шёл первым и дошёл до самых до звёзд.
Отработали «Грады». Привет.

И вот эта земля пропитана нами.

В длину на два метра и на два метра внутрь.
И чего вы скажете нам такого, что мы не знали?
Мы идём вперёд. Не пробуйте развернуть.

«Сказали: не говори – баба…»

Сказали: не говори – баба.
Плохое, некрасивое слово.
Но любым другим меня обозначить – сла́бо.
Я же не девка, замужем была, чего тут такого.

Я же рыдала, когда муж уходил на войну.

Я же его ждала, готовила щи-борщи,
Какая из меня леди или там фрау, ну.
Плачь. Снаряжай. Корми. И молчи.

Я русская баба, плачущая о каждом,

Кто не вернулся. Воющая в подушку.
Бесплодная баба, что навеки однажды
Кончится – и кто помолится за мою душу.

Нет, я была поэтессой из Ленинграда.

Шляпка, мундштук, открытые платья.
Я до сих пор сыграю так, если надо.
Но я – русская баба, всехняя мать я.

Коли не подвезли другого мужа и сына,

То вы, двадцатилетние, мои дети.
Слёзы капают на копьё, такая судьбина.
Не худшая, в общем, на свете.

«Серёга из Москвы вообще приехал…»