Я живу с твоей карточкой, с той, что хохочет,У которой суставы в запястьях хрустят,Той, что пальцы ломает и бросить не хочет,У которой гостят и гостят и грустят.Что от треска колод, от бравады Ракочи,[243]От стекляшек в гостиной, от стекла и гостейПо пианино в огне пробежится и вскочитОт розеток, костяшек, и роз, и костей.Чтоб, прическу ослабив, и чайный и шалый,Зачаженный бутон заколов за кушак,Провальсировать к славе, шутя, полушалокЗакусивши, как муку, и еле дыша.Чтобы, комкая корку рукой, мандаринаХолодящие дольки глотать, торопясьВ опоясанный люстрой, позади, за гардиной,Зал, испариной вальса запахший опять.Так сел бы вихрь, чтоб на париПорыв паров в путиИ мглу и иглы, как мюрид,[244]Не жмуря глаз снести.И объявить, что не скакун,Не шалый шепот гор,Но эти розы на бокуНесут во весь опор.Не он, не он, не шепот гор,Не он, не топ подков,Но только то, но только то,Что – стянута платком.И только то, что тюль и ток,Душа, кушак и в тактСмерчу умчавшийся носокНесут, шумя в мечтах.Им, им – и от души смеша,И до упаду, в лоск,На зависть мчащимся мешкам,До слез, – до слез!Лето 1917
* * *
Любимая – жуть! Когда любит поэт,Влюбляется бог неприкаянный.И хаос опять выползает на свет,Как во времена ископаемых.Глаза ему тонны туманов слезят.Он застлан. Он кажется мамонтом.Он вышел из моды. Он знает – нельзя:Прошли времена и – безграмотно.Он видит, как свадьбы справляют вокруг.Как спаивают, просыпаются.Как общелягушечью эту икруЗовут, обрядив ее, – паюсной.Как жизнь, как жемчужную шутку Ватто,[245]Умеют обнять табакеркою.И мстят ему, может быть, только за то,Что там, где кривят и коверкают,Где лжет и кадит, ухмыляясь, комфортИ трутнями трутся и ползают,Он вашу сестру, как вакханку с амфор,Подымет с земли и использует.И таянье Андов вольет в поцелуй,И утро в степи, под владычествомПылящихся звезд, когда ночь по селуБелеющим блеяньем тычется.И всем, чем дышалось оврагам века,Всей тьмой ботанической ризницыПахнёт по тифозной тоске тюфяка,И хаосом зарослей брызнется.Лето 1917