Поэзия (Учебник)

Однако говорить на языке и писать стихи — это не одно и то же, и поэтому профессиональная поэзия на иностранных языках — явление довольно редкое. Так, известно несколько ранних стихотворений Александра Пушкина на французском, 18 французских стихотворений Тютчева, французские стихотворения Баратынского, несколько английских стихотворений Иосифа Бродского и т. п. Однако, как правило, по-французски писали шуточные стихотворения, стихотворения в альбом (условно говоря — домашние, как бы продолжающие устную речь) или это были чисто ученические опыты.

Когда пишут стихи на чужом языке, часто более старательно воспроизводят принятые в классической поэзии способы выражения и формальные особенности стиха. В таких стихах инерция общепринятого способа выражения почти никогда не преодолевается, и поэтому они едва ли могут рассматриваться как живая часть поэзии своего времени.

В первой половине ХХ века более всего был распространен немецкий язык, а уже в конце XX — начале XXI века — английский. Кроме того, в советское время поэты и писатели из национальных республик, в том числе пишущие по-русски, были билингвами. Самой характерной здесь является фигура Геннадия Айги, родным языком которого был чувашский, а поэтическим — русский. В XXI веке, напротив, многие поэты-билингвы — особенно украинские, белорусские — пишут не на русском языке, зато с русского переводят, а иногда и делают автопереводы на русский.

Если стихи целиком на иностранном языке редкость, то вкрапления иноязычной речи и межъязыковое взаимодействие довольно частый художественный прием в поэзии.

Еще в эпоху поздней античности возникли шуточные стихи, целиком основанные на смешении различных языков, которые позднее были названы макароническими. То, что это название происходит от слова «макароны», неслучайно: смешение языков пародировало так называемую «кухонную латынь», то есть латынь, смешанную с новыми языками. Макаронические шуточные стихи, основанные на смешении латыни и русского или французского и русского языков, были популярны в русской гимназической поэзии. Они могли преследовать мнемоническую цель — запомнить правило или исключения. Распространенная схема макаронического стиха, в котором русские слова рифмуются с иностранными, а эффект усиливается написанием кириллицей и латиницей, постоянно воспроизводится в поэзии:

                   ***
Зачем нам, товарищ начальник,
Вся эта унылая чушь?
Ведь даже у бабы-на-чайник
В глазах: после нас хоть déluge

[25]. [59]

Дмитрий Веденяпин

Иногда введение иностранных слов в стихи диктуется не чисто поэтическими задачами — поэт может стремиться к обогащению или расширению языка. Как известно, это было важно для Александра Пушкина, вводившего в обиход слова, которые современниками ощущались как варваризмы:

                  ***
Никто бы в ней найти не мог
Того, что модой самовластной
В высоком лондонском кругу
Зовется vulgar…
<…>

Люблю я очень это слово,

Но не могу перевести;
Оно у нас покамест ново,
И вряд ли быть ему в чести. [257]

Традиционно в поэзии иноязычные вкрапления использовались в эпиграфах, которые не переводились на русский язык или переводились уже редакторами (9.4. Эпиграф).

В современной ситуации многоязычия особую роль начинает играть звучание русских и иностранных слов, которые вступают друг с другом в звуковое взаимодействие. Подобные иноязычные вставки не предполагают, что читатель хорошо знает иностранный язык и должен их перевести, — они пытаются передать слуховой образ, который затем осмысляется уже в системе русского языка. Так, стихотворение Игоря Булатовского строится на созвучии французского quoi — ‘что’ (произносится как ква) и русского звукоподражания ква:

           КВА?

^{Elle est retrouvee.}

^{Quoi? L’eternite.}

^Rimbaud[26]

Вот и «вечность», вот и «ква».
И чего там? Ничего там,
и чему ни скажешь «хва!»,
знай, болтайся по болотам. [50]

Иностранный язык нередок и в названиях стихов, что, как правило, объясняется интертекстом, то есть содержит намек на некий предшествующий поэтический текст (17. Поэтическая цитата и интертекст). Например, стихотворение Осипа Мандельштама названо «Silentium» (по-латыни ‘молчание’) по аналогии с известным стихотворением Тютчева «Silentium!».

Так же устроено и цитирование на языке оригинала, особенно не закавыченное: «Gravity’s rainbow» («Радуга тяготения»), название знаменитого романа Томаса Пинчона (1973), осмысляется и трансформируется Аркадием Драгомощенко уже не как название, что позволяет поэту присвоить и развить этот образ, одновременно оставляя его «чужим», странным: