Из-за нее-то, этой работы, Кирилл к своим тридцати годам семьей и не обзавелся — сначала не чувствовал в себе ответственности, чтобы заводить серьезные отношения, да и не нагулялся, а потом… потом как-то привык, чтo все время проводит в гараже или с приятелями. Сейчас, конечно, автомастерская разрослась, этo была уже целая сеть, и не приходилось самому в мазуте пачкаться, но начинал Вознесенский простым механиком и приложил немало сил и упорства, чтобы добиться чего-то. Ну и когда добился, стали слетаться все эти девочки-феи, воздушные и прекрасные, жаждущие колечек и машинок. Кирилл к дамам такого сорта всегда относился снисходительно-равнодушно, в свое время сбил ноги, бегая за одной такой — пока был беден, дамочка в его сторону и не смотрела, окучивая богатых папикoв (чего он не замечал, предпочитая, как все влюбленные, обманываться), а как только Вознесенский стал подниматься, так cразу втрeскалась в него без памяти. н тогда чуть не женился на ней, хорошо, друг один вовремя глаза раскрыл на эту стервь — нашел способ вывести ее на чистую воду, поманив ещё большими дeньгами. Друга тогда Кирилл едва не потерял — тяжело оказалось простить, но со временем только рад был, что все именно так и вышло. Стервь эта вскоре нашла-таки своего папика и укатила с ним в Питер. Кирилл и рад был, что перед глазами не маячит. Желание влюбляться в кого-либо после этой истории надолго пропало.
И со временем ему даже понравилась свободная жизнь, необремененная обязательствами, и менять в ней что-либо Вознесенский не собирался.
Поэтому и шел он на семейное мероприятие с опаской — знал, что тетушки в покое не оставят. Торт, фрукты, наливка, французские духи в подарок — вооружен и готов к встрече.
Двери открыла мама — все такая же домашняя и уютная, какой Кирилл ее помнил с детства, в переднике с вышивкой, с рыжими кудряшками и доброй улыбкой, она едва доставала ему до плеча.
— Наконец-то, — всплеснула Тамара руками, — заждались уже… да что ты суетился, не нужно было, я стол собрала… и сама все пекла!
Но торт и фрукты с улыбкой приняла, отправилась делать нарезку, пока сын ее растеряно вешал пальто и шарф в шкаф. У зеркала пристроились изящные сапоги Агаты — она всегда любила высоченную платформу, несмотря на свой немалый рост, и скромные, похожие на мужские, туфли Стаси. Сестры были очень разными, что внешне, что по характеру, но при этом надолго никогда не расставались, особенно после выхода на пенсию, когда времени свободного стало много и девать его оказалось некуда. Вот разве что его, Кирилла, окучивать.
— Хорошего вечера, — с лучезарной улыбкой он вошел в гостиную, заставленную светлой, ещё советской мебелью. Сколько ни предлагал он матери сменить гарнитур — она ни в какую не хотела. Но мебель и правда была добротной, покупалась по большому блату, и, наверное, у матери было просто слишком много воспоминаний связано с этой квартирой и обстановкой в ней. Она соглашалась на ремонт, даже окна и лоджию удалось переделать, новый пол постелить, но мeбель была особым пунктиком.
Тетушка Агата степенно кивнула, опираясь на трость с крупным черным набалдашником — такой если приложить, мало не покажется, и Кирилл отчего-то поежился, глядя на нее. Вспомнилось, как в детстве тетушка гоняла его веником, стоило что-то натворить. Сестра же ее, пышечка в синем ситцевом платье, тут же вскочила, хлопоча вокруг «дорогого мальчика». Кирилл покорно сел между тетушками, поймав в зеркале смеющийся взгляд матери — Тамара явно знала, зачем явились старушки, но не смогла их отвадить.
— Как поживаете, тетя Стася? — Кирилл надеялся этим вопросом отвлечь от себя внимание — знал, что младшая из сестер была весьма говорлива, и отвести огонь можнo было только так — позволить болтушке говорить без умолку.
Но что-то пошло не так.
Тетушка Стася лишь тяжело вздохнула, а потом перевела взгляд на свою строгую сестру, которая нацепила очки в темной оправе и поверх них принялась рассматривать Кирилла так, будто был он нашкодившим ребенком.
— Не буду ходить вокруг да около, не буду уговаривать… скау как есть, — прокаркала Агата и шумно отпила чай, со звоном поставив чашку на блюдце, а потом уставилась на племянника немигающим взглядом своих серо-стальных глаз, которые с детства смущали Кирилла и заставляли ощущать себя провинившимся во всем, что делал и чего не делал. — Женить тебя пора, Кирюшка… Женить!
Когда его называли так, Вознесенского словно током било, и лишь тетушке своей он позволял такое обращение — потому что знал, сопротивляться бесполезно. Хуже будет.