Поганое поле. Возвращение (СИ)

Мы снова тронулись. Лес поредел. Впереди снова простиралась обширная пустошь, в разных местах которой без какого-либо порядка торчали ржавые железнодорожные контейнеры. Наискось пустошь пересекал ряд высоковольтных столбов с давным-давно оборванными проводами. Кое-где можно было различить остовы грузовых машин, груды металлолома и разного строительного мусора.

Противоположный край пустоши упирался в непроглядно черный массив заводских зданий и сооружений. Среди полуобвалившихся стен иногда мелькали всполохи света.

Мы пересекли пологий ров, заполненный грязью. Судя по свежим следам шин, здесь только что проехали россы.

Похоже было на то, что мы опаздываем на вечеринку. С одной стороны хорошо, меньше риска, а с другой — не улыбалось явиться к шапочному разбору и заслужить понимающе-язвительную усмешку Габриэля. Я поддал газу — и совершенно напрасно, поскольку местность стала совершенно непроходимой, разрытой, в ямах и рытвинах, словно после артиллерийского обстрела. Квадроцикл то клевал носом, то задирал его вверх, то кренился так, что мы рисковали сверзиться с сидений.

Когда мы наконец очутились между двумя зданиями на самой периферии заводского комплекса, где-то вдали, отражаясь от высоких стен, снова сухо затрещали выстрелы: несколько одиночных и пара очередей. Ситуация накалялась.

Я не мог не думать, что чем мы ближе к очагу заварушки, тем выше риск того, что одна или несколько пуль попадут в нас. Комбинезоны россов пуленепробиваемые, а вот нам такая одежка не досталось. Свинство со стороны россов, безусловно, но и ехать на охоту нас никто не принуждал.

А еще их пузыревидные шлемы, скорее всего, оборудованы инфракрасными визорами или чем еще покруче, о чем мы и понятия не имеем. У нас же с Кирой в распоряжении одни собственные зенки; ну, и у меня — возможность сканить местность.

Как бы то ни было, отступать поздно. Я замедлился почти до скорости спокойно идущего человека, напряженно высматривая, что творится впереди. Многие постройки пришли в такое плачевное состояние, что от них остались одни груды кирпичей, шифера, ржавой арматуры, битого стекла и раскрошившегося бетона.

— Дальше пешком, — шепнул я, заглушив двигатель. — Постарайся не высовываться.

Она кивнула, и мы осторожно двинулись по заваленному строительным мусором проулку, в конце которого виднелись горящие фары и слышались выстрелы.

Не одолели мы и половины пути, как к треску выстрелов и гулу моторов присоединился резкий лязг.

Когда мы аккуратно выглянули из-за угла относительно целого здания, нам открылась поразительная картина.

Пятеро россов стояло кругом и стреляло в нечто, что мне сначала показалось инсталляцией обкуренного художника-импрессиониста, как попало сляпанной из изрядно поюзанного контейнера, сундуков из дерева и жести, гофрированных труб, пучков проводов и бочек. Причем художник старался придать инсталляции форму Кинг-Конга.

Знаю, что звучит это как бред. Но издали Лего (а это было именно Лего трех метров в высоту и тонны две весом), чье тело было собрано из разного металлического мусора, выглядело как гигантская горилла с короткими ножками, длиннющими гофрированными руками, упирающимися в землю и маленькой головой-ящиком и тремя дырами, похожими на глаза и разинутый рот.

Россы палили в него с разных сторон, а Лего с оглушительным лязгом поворачивалось то туда, то сюда, и при этом от него отваливались куски. Иногда какая-нибудь его конечность попадала в луч света, и тогда странное чудовище отшатывалось.

Мне вспомнилось первое Лего, которое попалась мне в этом мире и о котором я не забыл после глюка. Железная тренога с висевшим на ней телом умершего человека, замаскированным под пугало. Сказать, что это крипотное зрелище, значит ничего не сказать. Особенно если увидеть такое ночью в первый раз. Второе Лего представляло собой собранную из кусков башню на моноколесе. Тогда, помнится, я не успел испугаться как следует.

Но сейчас это существо внушало страх своими габаритами и карикатурными пропорциями.

Несмотря на литые шлемы, я слышал, как переговариваются россы. Почему-то они не пользовались интеркомами — или пользовались, но при этом предпочитали, чтобы голоса были слышны снаружи.

— Потурни йиво! — кричал женский голос, незнакомый. Это не Лиин и не Моник. — Ганни этот гарб! Ну?! Загоняйся! Вэйчим стэндишь?

— Лайтить на йиво треба! — отзывался мужской голос, тоже незнакомый. Ни нашего Габриэля, ни тот второго, с оранжевыми глазами.

Пули из автомата высекали искры из металлического тела Кинг-Конга. После одной удачной очереди гофрированная рука повисла на лохмотьях. Из нее капала вязкая жидкость.

Кто-то из россов выпустил длинную очередь, и ящик-голова свалилась с высоты трех метров, разбившись вдребезги. Россы отреагировали торжествующим воплем.

Крик заглушил громкий и продолжительный лязг, будто совсем рядом с нами потерпел крушение товарный состав. Мне почудилось, что в этот лязг вплелся нечеловеческий, скребущий душу визг, уходящий в ультразвук.

— Сейчас выйдет! — раздался голос Габриэля, который отчего-то заговорил на тру-ру. — Готовьтесь!