Погашенная луна

— Учить меня вздумали? Если от Вас не поступят списки белогвардейцев, то я сама эти списки составлю, и Вы в них будете первым номером!

На этом разговор был окончен, никакие доводы слушать она не хотела. Она, и Бела Кун выполняли указание самого Троцкого. Когда они решили пригласить Льва Давидовича возглавить Крым, он ответил, что не приедет, пока хоть один белогвардеец остаётся на Крымской земле. Эти слова были восприняты как приказ.

На душе у Вадима Сергеевича была одна пустота. То, что происходило здесь, оказалось гораздо хуже и страшнее войны. Там, на фронте, в рядах Красной армии, он даже проникся симпатией к большевикам, была война, и обе стороны воевали за свои убеждения. У каждого была своя правда, своя вера, свой Бог. Здесь же не было ни правды, ни веры, ни Бога, была бессмысленная, нелепая жестокость. Он видел расстрельные команды, в основном, это были венгры. Он пытался заглянуть в глаза людей, только что расстрелявших своих ровесников, что он сможет увидеть там? Ненависть? Злобу? Нет, их глаза были пусты, они просто выполняли работу, работу палачей. Да, нет, даже не палачей. Ведь палач, поднимающий топор над головой приговоренного к смерти, знает, что состоялся суд, который признал обвиняемого виновным, и определил меру наказания. Здесь не было никакого суда, никто не требовал доказательства вины этих людей. Да, они с оружием в руках сражались против большевиков, но тогда была война, а у войны свои законы. Сейчас эти люди уже не враги, но списки продолжали поступать в адрес Ревкома, и каждую ночь гремели выстрелы.

Видима Сергеевича даже не страшила угроза Землячки, смерть от пули казалась ему единственным выходом. «Может, всё проще, — думал он, — пустить себе пулю в висок, и всё?». Он вытащил наган, положил на стол. Несколько десятков сантиметров отделяют ствол от виска, прижать его к голове и нажать курок — вот и решение. «Она станет думать, что я испугался». Он представил, с каким презрением воспримет эта женщина весть о его самоубийстве. «Нет, это было бы слишком просто! Я не доставлю ей такого удовольствия!». Он никак не мог вспомнить, кого она напоминала ему, Розалия Самуиловна Залкинд, Землячка, чья землячка? И вдруг он понял, чья. Есфирь. Он вспомнил Библию, с какой жестокостью, с каким цинизмом уничтожала своих врагов эта библейская героиня. Всё повторяется, он понял, почему этой зловещей женщине не нужны ни суды, ни приговоры — её жестокость оправдана Святым писанием. Есфирь — вот имя зла, которое пришло на Крымскую землю.

В дверь кабинета постучали. Стук был тихим, неуверенным. «Кого ещё там чёрт несет?» — подумал Вадим Сергеевич, и ответил:

— Входите!

В кабинет вошёл человек, прижимая шляпу к груди, он поклонился, и тихо сказал:

— Здравствуйте, товарищ Макаров. Есть сведения, касательно Вашего дела.

— Какого дела? — переспросил Вадим Сергеевич.

— Белогвардейского подполья, — понизив голос до шепота, ответил посетитель.

— Садитесь. Кто Вы, и какими сведениями располагаете?

— Я Лебединский, доктор Лебединский, Антон Семёнович.

— Слушаю Вас, Антон Семёнович, говорите.

— Вчера на улице я встретил, — Антон Семёнович оглянулся, будто опасаясь присутствия в кабинете ещё кого-то, — капитана Докутовича, что служил в войсках генерала Слащова. Это он приказал расстрелять раненного красного летчика и семью, которая его укрывала. Он не узнал меня, я пошёл за ним, и выяснил, где он живёт. Это полуразрушенный дом на окраине города, возле Инкерманского монастыря.

— Вы уверены, что он там живёт? Может просто приходил к кому?

— Нет, я проследил, я несколько раз ходил к этому дому. Он там живёт, это точно.

— Хорошо, Антон Семёнович, спасибо за бдительность. Можете спокойно отправляться домой, я займусь этим делом.

Когда доктор ушёл, Вадим Сергеевич решил немедленно отправиться к капитану Докутовичу, необходимо предупредить его об опасности. Он посмотрел в окно, шёл дождь, мелкий, холодный осенний дождь, и тень доктора Лебединского, с поднятым воротником пальто, проплыла мимо окна. Вадим Сергеевич подождал ещё немного, и вышел из здания. Жалобно завывал ветер, раскачивая чёрные ветви деревьев, низкие, тяжелые облака, цепляясь за самые крыши домов плыли на юг, через море в чужие края. «Они тоже бегут отсюда, — подумал Вадим Сергеевич, — плачут дождями и уплывают в Турцию, вслед за теми, кто уже никогда не вернется на родную землю».

До Инкерманского монастыря далеко, километров пятнадцать, придётся проделать долгий путь пешком, под дождём. Можно было воспользоваться служебным автомобилем, но для этого нужно указать маршрут и цель поездки, а это совершенно ни к чему. Он шёл по улицам, проверяя, нет ли за ним слежки. После визита Землячки, и открыто высказанного недовольства в его адрес, можно было ожидать всего, чего угодно. Но слежки не было, никто не удосужился искать компромат на него, если потребуется, его расстреляют и так, без всяких компроматов. К вечеру он добрался до полуразрушенного дома, свет керосиновой лампы дрожал на стеках окон, в доме кто-то был, Вадим Сергеевич постучал.

— Кто? — послышался мужской голос.