Погасить Черное Пламя

Дверь в требище оказалась открыта; охранники заходить внутрь не стали и поспешно удалились, накрепко закрыв внешние ворота. Лайтонд вычаровал светящийся шар, завесил его над своим левым плечом и шагнул внутрь.

В требище не обнаружилось ничего из того, что можно было ожидать – ни крючьев для сдирания кожи, ни дыбы, ни пыточного стола. В сенях пахло сырой кожей и чем-то медицинским. Небесно-голубая нить ментального следа Эназерела тянулась в сторону двери, которая оказалась закрыта. Другая дверь привела Лайтонда в большую, жарко натопленную комнату. Эльф увидел два ряда коек, накрытых серыми шерстяными одеялами. Заправлены были только две дальние от входа. На тумбочке между ними горел теплый глаз масляной лампы. Чувствовалось, что в помещении недавно проветривали, но полностью избавиться от затхлости – большую часть года требище пустовало – не удалось.

В общем и целом, требище почти ничем не отличалось от барака, где Лайтонд провел предыдущие пятьдесят лет. Разве что только стены здесь были толще – эльф увидел массивные бревна, пазы между которыми были плотно и аккуратно забиты мхом, и понял, что старое деревянное требище одели в камень, когда в этом возникла необходимость. И здесь было необычно пусто, но, как подозревал Лайтонд, ненадолго. Сорок-пятьдесят воспитуемых из числа самых слабых, больных, старых и намозоливших глаза администрации за последний год всегда можно было отобрать. Преимущество Лайтонда и Эназерела заключалось в том, что они были первыми.

Лайтонд подошел к застеленным койкам, увидел бумажки, приколотые к подушке. На одной из них было написано «905», на второй – «608». На кровати, отведенной ему, обнаружилась смена чистой одежды – куртка и штаны воспитуемого из плотного хлопка в красно-зеленую вертикальную полоску, а так же полотенце, гребешок и мыло, которые выдавались обычно только по банным дням. Но сегодня была не суббота, а вторник. Эльф задумчиво посмотрел по сторонам и увидел две двери. Не веря себе, Лайтонд поочередно открыл их. За одной из них обнаружилась душевая кабина с горячей водой и полусидячей ванной, за второй – теплый сортир. Эльф с умилением смотрел на фаянсовый цветок унитаза и думал: «В положении приговоренного к смерти есть свои преимущества». Он набрал в ванну столько воды, сколько смог, и втиснулся туда своим длинным телом, как лягушка в ужа. Колени торчали из воды. Лайтонд неторопливо намылил их.

И все же, несмотря на все небольшие, но приятные мелочи, положенные ему как жертвенному животному, умирать эльф не хотел. Ему казалось, что Дренадан никогда не назначит его на эту роль. Ведь тогда Музыка, которой старый жрец обучил Лайтонда, тайные знания, которыми Дренадан щедро делился – все становилось бессмысленным. Но эльф ошибся. «А что Дренадан», думал эльф, обмакивая мочалку в теплую воду. – «Он человек подневольный. Значит, она все-таки уговорила дракона. Хорошо еще, на этот раз она не настаивает на четвертовании, как после штурма замка…».

Он потер грудь. Мочалка была дешевая, некачественная – одноразовая, сделанная из пропаренного мха. На груди эльфа остались короткие желто-черные волокна. Лайтонд плеснул воды, смыл их.

«Надо дождаться, пока Эназерелу станет лучше», подумал эльф. – «Поодиночке нам не прорваться, а вот вдвоем – мы уйдем, это точно. К воротам лагеря я нас обоих телепортирую, а магический щит над требищем не от таких, как я, делали… Двигать сразу по дороге из лагеря, и все».

Что будет потом, Лайтонд решил пока не задумываться. Сама мысль о побеге, которую он себе позволил как бы вскользь, настолько взбудоражила его, что эльфу предстояло немало потрудиться, чтобы замаскировать ее следы в своей ауре. Верховный маг Фейре отчетливо чувствовал мысли тех, кто находился рядом, потому и был так молчалив. Но Дренадан был единственным, кто слышал мысли Лайтонда – мага высшего, седьмого класса, единственного в обитаемом мире Музыканта Смерти.

Эльф ощутил короткий, болезненный укол в плечо. Лайтонд непроизвольно вздрогнул и обернулся.

Перед ним стоял высокий, сухощавый мужчина в черном длинном балахоне. Он был абсолютно седой, но с косматыми черными бровями. На правой стороне груди горела серебром вышивка в виде ящерицы – знак высокого положения на иерархической лестнице жрецов бога Смерти. Нижние чины носили шеврон на рукаве, средние удостаивались пояса с застежкой в виде ящерицы. Мягкие черты лица, которые не удалось ужесточить даже векам пребывания на должности первого главного волхва Ящера, наводили на мысль о том, что кто-то из близких родственников Дренадана вел свой род из нелюдей. Лайтонд знал, что так оно и есть – мать Дренадана была эльфкой. Лайтонд как-то спросил, к чему это накручивание титулов, если «первый», и так понятно, что «главный». Дренадан объяснил, что первый – это не звание, а порядковый номер. Лайтонд не поверил – получалось, что все восемьсот лет, прошедшие со Дня Наказания за Гордость Разума, у Ящера не было других главных жрецов. Да и люди столько не живут, столько не живут даже эльфы. Но уточнять он не стал.