Рассказ, ради которого пришлось подниматься с пола и спускаться на этаж вниз, в кабинет Грегори, вышел долгий и сбивчивый. Дамиан устроился в кресле у растопленного камина – он всегда любил живое тепло, – закинул ногу на ногу, следя за тем, как брат подносит ко рту стакан виски, но, не отпив, вновь опускает. Такое в воспоминаниях Дамиана, тусклых, поблекших, точно плохая фотокарточка, проделывал с сигарой их отец, когда нервничал: то подносил ко рту, то убирал, то вновь закусывал желтыми зубами, но так и не зажигал. Ничего другого, кроме этой нелепой сцены с сигарой, на память не приходило.
Грегори рассказывал о своей жизни в последние десять лет, о Лауре, ее привычках и странностях, но Дамиан не прислушивался. Куда больше его интересовал сам дом. Он неплохо защищен, чувствуется рука Катрионы. Да и личная защита Грегори действует исправно: фамильный перстень мерцает знакомым теплым живым светом. Тени, увиденные в коридоре, не опаснее мошкары или крыс в подвале, они есть везде. В конце концов, тени сопровождают Гамильтонов столетиями, к ним давно уже привыкли все в семье. Едва ли эти слабые, едва различимые создания могли соблазнить или похитить полную жизни молодую женщину. В Лауре, насколько понял из сбивчивого рассказа брата Дамиан, не было ничего, способного их привлечь. Несмотря на страшные месяцы в замке, Лаура оставалась полной жизни, и странности у нее были неопасные. Любому нужно порой вырваться на волю.
– Ты слушаешь меня?! – раздраженно воскликнул Грегори, оборвав рассказ на полуслове.
Дамиан отвел взгляд от языков огня.
– Это Силы.
Грегори фыркнул.
– Ты имеешь в виду те страшные истории, которыми в детстве мать заставляла нас держаться подальше от холмов? Мы с тобой прекрасно знаем, что это – выдумки.
Дамиан покачал головой.
– Мы предполагаем, что это выдумки, Грегори. Ни ты, ни тем более я не залезали в холмы достаточно далеко, и, признаться… потом я так и не рискнул проникнуть внутрь. В любом случае Силы – выдумка не большая, чем феи или, скажем, Дьявол.
– Я не верю ни в то, ни в другое, – покачал головой Грегори.
– Твоя воля. – Дамиан пожал бы плечами, если бы не был так утомлен дорогой и этим разговором – и тем, что ощущалось в воздухе. Тревожно было. – Силы, хочешь ты того или нет, не выдумка.
– Как там говорила наша матушка? – Грегори криво ухмыльнулся. – Нечто неодушевленное, но вполне разумное?
– Genius loci, – кивнул Дамиан. –
Тут Грегори промолчал, но скептическое, с ноткой презрения выражение его лица говорило само за себя.
– Да, – согласился Дамиан. – Это всего лишь удобное слово, подходящий термин. С тем же успехом он мог бы сказать, что его товарищей похитили джинны. И все же я уверен: его «Силы» и то, что этим словом называла наша мать, – это одно и то же. Меня озадачивает, даже пугает другое: как они могли пробраться сюда? Твой дом – не алжирская тюрьма, он хорошо защищен. Катриона наведывалась неоднократно, как я вижу.
Грегори удивительно знакомым образом прикусил губу. Так он всегда делал в детстве, стараясь сдержать раздражение. Грегори всегда славился своей уравновешенностью. Дамиан – тем, что с легкостью выводил брата из себя, чего не удавалось больше никому в замке. Впрочем, обычно хватало улыбки, чтобы уладить конфликт.
Сегодня улыбка не помогла. Дамиан прекрасно отдавал себе отчет: сегодня улыбка у него выходит кривая, недобрая, больше похожая на оскал или гримасу боли.
– Вот, что мы сделаем, Грегори. Я внимательно изучу дом, и в особенности – комнату Лауры, и завтра дам тебе ответ. Проводи меня наверх.
На этот раз дорога в комнату Лауры заняла, кажется, вдвое больше времени. Дамиан старался скрыть накатывающую приливными волнами слабость, делая вид, что заинтересован тенями в углах коридора, гравюрами на стенах – достаточно паршивыми, оставленными тут и там безделушками. Пару раз он сострил по поводу вкуса брата и его жены, пару раз посетовал на нерадивую прислугу, оставляющую неубранной пыль. Было уже почти три часа утра, когда они, наконец, добрались до спальни Лауры. Тут Грегори замешкался.
– Я останусь тут, – твердо сказал Дамиан. – Один. До завтрашнего вечера. Завтра я расскажу тебе все, что сумел узнать. А сейчас, брат, пожалуйста, оставь меня.