Погибают всегда лучшие

Вознесенский как-то раздраженно и одновременно пренебрежительно махнул рукой.

– Поверьте, не в нем дело.

– Я верю, что не только в нем, есть фигуры и поважней. Но он тоже важен, он преступник. А преступник должен сидеть в тюрьме или хотя бы быть в бегах, чтобы ее избежать, а не занимать кабинет в городской прокуратуре. Или я не прав?

Ответом мне стал вздох Вознесенского.

– Меня очень мучит наша размолвка, – вдруг признался он. – Я понимаю, что вы думаете обо мне, и это вызывает у меня неприятное чувство. Но человек далеко не всегда властен в своих поступках. И все же осмелюсь обратиться к вам еще раз с просьбой – не обращайте внимания на Очалова, доверьте его мне. Он не так опасен, как вам представляется.

– Он на моих глазах убил человека. Нет, я не могу сделать для него исключения.

– Сделайте, прошу вас очень, сделайте. – В словах Вознесенского зазвучала мольба. Это было столь неожиданно, что я несколько секунд не знал, что сказать и как поступить. Никогда я не видел Вознесенского столь жалким и сломленным.

– Вы хотите от меня того, чего я не могу вам пообещать. Нам лучше прекратить этот разговор.

– Да, наверное, лучше прекратить, – как-то мрачно согласился Вознесенский. Он налил себе коньяк в рюмку и выпил. – Спасибо что пришли на мой прием.

Я стоял в церкви и слушал Анатолия. Облаченный в одежду священника, он мне казался чужим, непохожим на себя. Я смотрел на неподвижное лицо Алексея, лежащего в гробу, – и ничего не чувствовал. Но это было не бесчувствие равнодушия и безразличия, это было бесчувствие обессилевшегося отчаяния. Я не знал, каким образом я смогу сбросить с души тяжелый камень вины за гибель этого мальчика. Жить же с этой тяжестью казалось невыносимым.

Из церкви процессия двинулась на кладбище. Могилу для Алексея приготовили все на той же алее жертв бандитского террора, о которой я совсем недавно ему говорил, вовсе не думая о том, что именно он найдет покой здесь следующим. Когда я был тут последний раз, крайним было захоронение моего брата, теперь за ним следовало захоронение Архипенко. И вот теперь еще одно.

На скромные поминки я не остался, меня ждало слишком много дел. Я вернулся в мэрию и едва занял свое кресло, как раздался звонок прямого телефона с городом. Я сразу же узнал голос Монаха.

– Ну что, мэр, вернулся с кладбище. Ты себе местечко присмотрел. Как раз рядом с ним. Скоро тебе там лежать. Горец тебе костью в горле станет, это я тебе обещаю – Монах. Или думаешь, тебе это сойдет. Знаешь ты о том, что мы были с ним корешами? Я объявляю на тебя охоту. Чего молчишь, ты меня слышишь, гнида?

– Не беспокойся, слышу. Хочешь дам совет: если у тебя есть хоть пару грамм мозгов, дергай отсюда немедленно. И подальше. Не то отправишься в ад вслед за Горцем. Или ты еще не понял, что я слов на ветер не бросаю. А позвонил ты мне потому, что испугался. Вот и хочешь меня запугать, чтобы уравнять наши шансы. Не выйдет, это не ты, а я объявляю на тебя охоту. И когда поймаю, ты уж на меня не пеняй, за все получишь сполна: и за моего Алексея, и за этого парня, который убил твой кореш, и за всех остальных, что лежат на той алее кладбища. А сейчас не мешай мне делами заниматься.

Не дожидаясь ответа, я бросил трубку. Я ощутил тревогу. Угроза Монаха была более чем реальной, это не тот человек, который только запугивает. Если он сказал, что объявил на меня охоту, так оно и есть. Причем, он находится где-то поблизости, он позвонил сразу, как я вошел в кабинет. Где же его наблюдательный пункт?

Я подошел к окну, которое выходило на площадь. Я не боялся стоять возле него, так как не так давно обычные стекла заменили на пуленепробиваемые. Да и если мне суждено умереть от пули Монаха, то меня все равно ничего не спасет.

Я посмотрел на часы. Сегодня у меня была запланирована встреча с жителями «Хуторка». Я должен был им рассказать о том, что происходило у них позавчера вечером и что теперь им больше ничего не угрожает – банда Горца ликвидирована, а ее члены сидят в камере предварительного заключения и ждут этапирования в областной центр. Об этом я уже договорился с тамошним руководством МВД.

Я снова находился в старом обшарпанном Доме культуры, актовый зал которого был заполнен битком. Я рассказывал о том, что произошло, и в ответ физически чувствовал теплоту собравшихся тут людей. Давно я не был свидетелем такой единодушной радости и ликования. Вставанием и минутой молчания мы почтили память Алексея.

Внезапно я почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд, я повернул голову и увидел Григория. Рядом с ним сидел его отец. В отличии от радостно улыбающихся вокруг лиц, Григор смотрел на меня очень серьезно, словно о чем-то хотел спросить или предупредить. Почему-то мне сразу же сделалось тревожно.

Я снова и снова как бы ненароком поворачивал голову в его сторону, и всякий раз натыкался на его взгляд. Я уже почти не сомневался, что таким необычным образом он желает мне что-то сообщить. Но что?