Погибают всегда лучшие

Потрясенные случившимся, мы переглянись с Ермохиным, затем подошли к женщине. Она была мертва. Рядом с ней уже натекла большая лужа крови. Мальчик не отрывался от матери и бился в конвульсиях истерики, не переставая вопить. Я не представлял, что делать с ним; истерика была такой сильной, что я опасался, что с ребенком сейчас что-нибудь случится.

Прибежала какая-то женщина, по-видимому, соседка. Ей с большим трудом удалось оторвать мальчика от тела матери. Я подошел к ней.

– Я вас прошу, уведите куда-нибудь мальчика. Вряд ли ему стоит смотреть на то, что тут происходит. А потом мы решим, что делать с ним. Вас не затруднит, если он побудет у вас какое-то время.

– Нет, конечно, – ответила соседка. – Я живу вон в том доме, за забором. Мы, правда, почти не общались. Они старались обходить всех стороной. Мне зовут Зинаида Николаевна Воробьева, – сообщила она.

– Так мы договорились, Зинаида Николаевна. Если у вас возникнут какие-либо затруднения, звоните прямо ко мне.

Та кивнула головой, затем подошла к мальчику и взяла его за руку. Вопреки опасениям он дал себя увести.

Приехали «Скорая помощь», наряд милиции, жену Очалова погрузили в автомобиль. Все это время я сидел на каком-то пне в десяти метрах от мертвого тела и не двигался. Мною овладело оцепенение. Я впервые увидел эту женщину меньше полчаса назад, успел проникнуться к ней почти что ненавистью, но ее убийство меня потрясло. Я не был готов к такому исходу нашего знакомства, это была еще одна жертва затеянной мною борьбы. Когда же придет им конец?

Ермохин подошел ко мне, тронул меня за плечо и показал головой на милицейскую машину. Я кивнул; делать тут было больше нечего, и пора уезжать с этого проклятого места. Я встал и, чувствуя дрожь в коленях, направился к автомобилю.

За весь обратный путь я задал Ермохину только один вопрос: а что будет с мальчиком? Тот пожал плечами.

– Я тебя прошу, займись его судьбой. Наверное, у него есть родственники.

– Наверное, есть, – согласился Ермохин.

– Мы даже не знаем, как его зовут. И имя матери мы тоже так и не узнали, – с некоторым удивлением произнес я.

Приехав в мэрию, я первым делом попросил связать себя с Клочковым.

– Как вы поживаете, Владислав Сергеевич? – мягко, даже добродушно спросил он. Но у меня было совсем иное настроение.

– Вы знаете, что произошло в доме Очалова?

– Да, мне только что доложили.

– Это ваша вина, зачем вы приказали освободить Очалова? Если бы он сейчас сидел в камере, ничего бы не случилось.

– Он не был ни в чем виноват.

– Я обнаружил его в наркопритоне, в кармане у него были наркотики.

– Вы не знали, но он выполнял задание. Мы давно ведем расследование по поводу транспортировки в город наркотиков, и он был один из главных его участников.

Я засмеялся. Это была наглая ложь, но ложь хитрая, которой можно прикрыться.

– Я вам не верю, вам придется доказывать, что он выполнял задание. Если есть дело, то должны быть его материалы. И не пытайтесь его сейчас фальсифицировать.

– Как вы заблуждаетесь, Владислав Сергеевич, как вы все время трагически заблуждаетесь. Вместо того, чтобы объединить наши усилия, между нами – стена непонимания.

– Между нами полное понимание. Мы так понимаем хорошо друг друга, что нам не надо даже звонить по телефону. Итак все ясно.

Я прервал связь и стал звонить Ермохину. Мы договорились, что он организует силами своего отделения поиски Очалова. Тот сказал, что Очалова ищут, но пока безрезультатно. Я понимал, что у меня мало времени, Клочков без всякого сомнения сейчас готовит материалы, из которых будет явствовать, что Очалов в самом деле выполнял спецзадание. А значит он не преступник, а герой. Может быть, он как раз сейчас сидит в кабинете у Клочкова, и они обсуждают детали этого грандиозного служебного обмана. В конце концов черт с этим Очаловым, хотя тюрьма по нему давно плачет и без него трудно распутать все нарконити, которыми окутан город. Он явно не последнее лицо в этом бизнесе. Но далеко не главное. Я почти не сомневался, что в этой торговле замешан и его шеф.