Этому есть рациональное объяснение. Интеллигенция в СССР со сталинских времен – привилегированный слой, т. е. значительная часть интеллигенции была уничтожена, а оставшаяся получила особый статус. Техническая интеллигенция – потому что работала на военно-промышленный комплекс. В силу этого у нее хорошие зарплаты, она на особом снабжении, с бронью от армии, работает в закрытых институтах вплоть до проживания в отдельных закрытых городах. Гуманитарная интеллигенция так или иначе работала на идеологию. В научной среде бывали ближе или дальше от прямой идеологии, но все знали правила игры, соблюдали их и давно привыкли к ним.
Еще по сталинской задумке интеллигенцию необходимо было максимально приблизить по доходам к номенклатуре и тем самым слить с ней. В оттепель в этой истории происходит сбой. Научно-техническая интеллигенция становится наиболее свободомыслящей, критически настроенной частью общества, но фокус в том, что при этом она продолжает жить на деньги военно-промышленного комплекса, которые берутся от продажи нефти.
Система крепко-накрепко повязала, прилепила к себе самую образованную, знающую, читающую часть общества. Обанкротившись сама, система лишила статуса принадлежавшую ей интеллигенцию.
В начале реформ у Гайдара не было денег на поддержание этого статуса. Это решило дело и сформировало отношение. Интеллигенция, за редкими исключениями, Гайдара не отстаивала. Занятно, что при самом негативном употреблении словосочетания «шоковая терапия» в России сохранилось на редкость теплое, родственное отношение к чужому премьер-министру, человеку жесточайших либеральных убеждений и еще более жестких либеральных действий, к автору британской шоковой терапии Маргарет Тэтчер. Когда в 93-м году, уже после отставки Гайдара, Тэтчер приедет в Россию, толпы людей будут с восторгом ее встречать, с придыханием говорить «железная леди» и даже кричать: «Тэтчер в президенты!»
В реальности мы пережили шок, но от серьезной терапии отказались. Привычно, по-советски, чем дальше, тем больше, мы опять доверились государству. А оно и радо. Государство – это ведь конкретные люди на конкретных должностях снизу доверху. В 96-м Гайдар напишет:
И в последней книге в 2009-м опять напишет:
Гайдар не был бы Гайдаром, если бы там же не написал:
1993
В 1977 году секретарь Свердловского обкома Ельцин выполнил секретное постановление Политбюро и снес Ипатьевский дом, в котором был расстрелян последний российский император Николай Второй и его семья. Постановление Политбюро о сносе Ипатьевского дома было инициировано Андроповым в русле его борьбы с диссидентством. В данном случае в фокусе андроповского внимания были диссиденты-монархисты, которых было немало в художественной и литературной среде и которые вызывали у Андропова не меньшую озабоченность, чем Солженицын и Сахаров.
О сносе Ипатьевского дома Ельцин в воспоминаниях напишет: «Помешать этому я не мог – решение высшего органа страны, официальное, подписанное… Не выполнить постановление Политбюро? Я, как первый секретарь обкома, даже представить себе этого не мог».
Местным жителям в основном прошлое Ипатьевского дома было не интересно. Перед сносом дома люди тащили из него паркет, решетки, кто что мог, и использовали в хозяйстве.
Ельцин в воспоминаниях напишет: «Тогда, в середине 70-х, я воспринял решение о сносе достаточно спокойно». Ельцин не корректирует свое прошлое.
Через 20 лет, в 98-м году, он, в середине своего второго президентского срока, больной, непопулярный, будет хоронить в Петербурге останки царской семьи. Это никак нельзя назвать популистским шагом. Он махнул рукой на свой рейтинг. А людям в стране мало интересны эти останки.
Но Ельцин хоронит эти несчастные кости, извлеченные из земли под Екатеринбургом, эти останки расстрелянных, которые заливали кислотой, жгли, закапывали, утрамбовывали грузовиками, которые 80 лет пролежали в земле и до которых ему, Ельцину, когда-то не было дела.