Погибшее открытие

«Аппарат, которым вы так недолго и непроизводительно владели, князь, есть механизм, дающий возможность повернуть всякое тело, положенное на площадку внизу шкапчика, в направлении перпендикулярном или наклонном к пространству нашего мира… Вы не понимаете? Вам кажется, что я говорю математический абсурд?..

В таком случае постараюсь изъясниться понятнее. Аппарат, названный мною «Ковёр-Самолёт» есть машина четвёртого измерения. При его помощи можно в любом месте и в любое время выйти из мира трёх измерений и, следовательно, очутиться в том неведомом вам сверхпространстве, существование которого так легкомысленно отрицается человечеством.

Конструкция самого аппарата весьма проста, хотя далась мне далеко не сразу. Принципы его: сверхтело, построенное на четырёх взаимно перпендикулярных металлических стрежнях, и несколько простых блоков; один из стержней и, следовательно, некоторая часть аппарата невидимы, так как всегда находятся в мире четвёртого измерения.

Таким образом, князь, покупая шкапчик, вы приобрели в нём не только то, что видели, но и ещё некую невидимую часть, которая, конечно, и ускользнула от вашего внимания.

Нажимая на один из рычагов, я привожу в движение систему блоков, которая поворачивает нижнюю площадку в направлении, которое мы назовём для простоты направлением четвёртого измерения.

Видите, как просто? Оговорюсь, впрочем, что проста лишь конструкция аппарата, но я, конечно, не стану утверждать, что просто было утвердить стержень в четвёртом измерении или, что это было достигнуто мною исключительно научным путём. Вообще говоря, весь аппарат дался мне не дешёво…

Аппарат четвёртого измерения изобретён мною давно. Тридцать лет служит он мне верой и правдой. Я много пользовался им, особенно в первые годы. Тогда я проводил часто по нескольку месяцев вне нашего мира и возвращался в него лишь на два-три дня, так только… чтобы посмотреть стоит ли ещё на месте наш старый грешный мир.

Не скрою от вас, господа, что тот, потусторонний мир, казался мне интереснее нашего бедного, дряхлого и всё ещё наивного, как ребёнок, мира: он неизмеримо разнообразнее его. Время в нём летит, как на крыльях.

Мне казалось подчас, что я провёл в нём какой-нибудь час или два, а, возвращаясь в ваш мир, я узнавал, что прошло уже четверо суток! Так ускоряет ход времени богатство впечатлений…

Впрочем, я бы хотел хоть несколько приподнять перед вами завесу, отделяющую тот мир четвёртого измерения, в который вы так легко могли бы заглянуть, если бы заинтересовались в «Ковре-Самолёте» не только его художественной отделкой, но и другими, более существенными сторонами. Если у вас есть лишние четверть часа, то прочтите следующие страницы моего письма, представляющие из себя воспоминания о моём первом путешествии на «Ковре-Самолёте», восстановленные по старому дневнику; вы, хотя отчасти познакомитесь при этом, князь, с тем, что такое мир четвёртого измерения… Итак, разрешите начать эти краткие воспоминания?

«Был пасмурный серенький денёк, когда я, тридцатилетий уже, но ещё не окончивший курса вечный студент и никому не известный неудачник, с торжеством и гордостью закрепил, наконец, последний винт в изобретённом мною аппарате.

Последнее время мне пришлось особенно много работать над изготовлением «Ковра-Самолёта», и я сильно переутомился, но, окончив его, я, вместо того, чтобы предаться отдыху или тотчас же использовать своё открытие и немедленно же заглянуть в новый мир, невиданный никем из людей… опустился измученный в кресло и, глядя на свою работу, как пьяница смотрит на рюмку, отдаляя момент удовлетворения страсти, постепенно погрузился в глубокую задумчивость.

Странные мысли охватили мой мозг. Они мелькали и сменялись с лихорадочной быстротой, и я положительно не могу сказать, сколько времени просидел я так, рассеянный и глухой ко всему окружающему.

Я не мог бы записать ход моих мыслей в те часы, так они были сбивчивы, спутаны, и я бы сказал, даже безумны.

Вся минувшая жизнь промелькнула в моих мыслях быстро сменяющимися, но поразительно живыми образами. Так, говорят, бывает у человека перед смертью… Особенно ярко вспомнилось мне моё раннее детство, когда я, сын мелкого землевладельца далёкой и малоизвестной в России горной страны, был еще маленьким мальчуганом.

Я вспомнил старика-отца, мать, свои детские грёзы… Я был ребенком очень мечтательным, князь, и фантазия моя уносила меня далеко за пределы нашего маленького домика и небольшой окрути, составлявшей тогда весь мой мирок. Отец очень беспокоился по поводу моей мечтательности, которая казалась ему худым началом моей жизненной карьеры. Я помню, как часто его грустный взгляд останавливался на мне, когда я часами просиживал, в своем детском креслице, отдаваясь своим детским грёзам. Любимая моя мечта в то время был сказочный ковёр-самолёт, на котором я улетал в своих мыслях и носился над миром, рассматривая с высоты птичьего полёта синие моря, дремучие леса, огромные зелёные равнины, роскошные, блестящие золотом и пёстрыми красками, города и ослепительно жёлтые, дышащие жаром, как печь, пустыни. Не помню, из каких книг или рассказов я черпал материал для своей фантазии, но знаю, что в мечтах моих я летал и над полярными, покрытыми льдом и снегом, краями и над вечнозелёными тропиками; мой ковёр-самолёт летал даже над звёздами и давал мне возможность взглянуть на жизнь чужих далёких планет…

Все эти мечты снова, как молния, озарили мой мозг в те часы, когда я сидел теперь, уже перед реальным, созданным мною «Ковром-Самолётом», готовясь к первому полёту на нём… Всё это и многое другое ещё промелькнуло и снова ушло в глубину моего сознания, и я уже думал о другом, — о тяжёлых годах отрочества и юношества. Мне вспомнился весь долгий мой труд по созданию «Ковра-Самолёта» и вся поистине нечеловеческая энергия и сила желания, с которыми я шёл к своей цели.

Теперь я у её порога. Не скрою, князь, что я далеко не чужд был грёзам о славе, которую считал справедливой наградой за свой труд. В мечтах моего зрелого возраста стремление к признанию людьми моего открытия играло роль большую, чем это позволяет в настоящее время трезвая мысль старика. Я помню момент острого, почти непреодолимого желания кинуться к людям, рассказать, закричать громко на весь мир о своём открытии.

Впрочем, это желание, как и многие другие в те часы, быстро и бесследно тонули в других мыслях и желаниях.

Я не могу перечислить все мои чувствования: это была горячка. То я мечтал быть владыкой мира, то смиренно довольствовался ролью первого слуги человечества, верным и преданным его проводником, который вывел бы его, наконец, на светлый путь из бесконечного плутания во мраке. О да! Я немалого ждал, требовал от судьбы в то время… Впрочем, ни одно желание, ни одна мысль не удерживались сколько-нибудь долгое время в моём воспалённом мозгу…

Не знаю, право, сколько времени просидел бы я в этой горячке в своей крошечной комнатке на мансарде, посредине которой стоял мой «Ковёр-Самолёт», если бы одна мысль вдруг не промелькнула в моём мозгу. С диким ужасом я вскочил на ноги: мне почему-то показалось, что у меня вдруг сейчас отнимут моё сокровище, не дав даже и один раз заглянуть туда! Я закричал каким-то чужим голосом и с отчаянием, не помня себя, кинулся к аппарату. Я вскочил на площадку и со всех сил потянул ручку рычага…

И вдруг всё сразу исчезло…

Трудно передать словами странное впечатление этого всеобщего исчезновения. Оно не похоже ни на внезапное наступление мрака ни на обморок. Я не чувствовал в себе самом никакой перемены, да и свет не исчез, собственно говоря, в том смысле, как мы привыкли это понимать: не было черно кругом; скорее какая-то серая туманная пустота охватила меня… Исчезло всё вокруг меня: не только предметы перестали быть видимыми, но умолкли разом все звуки, пропал тяжёлый запах непроветренной и закуренной комнаты и даже ощущение веса тела и давление площадки аппарата на подошвы ног — и то прекратилось. Я как будто повис в воздухе, и даже не в воздухе, а в той серой пустоте, которая охватила меня. Я был, казалось, один во всём мире.

Этот странный переход от жизни к абсолютной пустоте страшно сильно подействовал на меня. Всё волнение, вся горячка разом прошли и чувство тихой бесконечной грусти и одиночества охватили меня.

И в нашем мире я был одинок, но разве это было такое одиночество, какое я испытывал здесь?!

Но когда я, наконец, сообразил это, я просто не поверил такому разрешению вопроса. Этого не могло быть! Резким движением я обернулся, задев при этом рукой аппарат. Я не сообразил новых физических условий моего существования; от лёгкого прикосновения аппарат так и рванулся из-под моих ног, как птица в пространство, точно какая-нибудь страшная сила метнула его. Я свободно повис в воздухе и едва успел удержать рукой «Ковёр-Самолёт». Он повис в том самом положении, как я его поймал, боком наклонённый вперёд, нарушая все общепринятые представления о центре тяжести и о точке опоры. В мире четырёх измерений, по-видимому, не существовало даже и притяжения…