— Что ж, Ваня, видно так Бог судил, — сказал он. — Из Его воли не выйдешь… Я, брат, думал, что рощу единственного сына не для того, чтоб его… — старик опять медленно и старательно поправил очки, — …в этом жестяном ларе, как рыбу… заморозили. Но уж… что уж… я, братец мой, понимаю, для науки надобны жертвы, и всё прочее. Я, Ваня, и вы все, господа учёные… я все это понимаю и не прекословлю. Конечно, был бы ему и без того почёт на свете, и жил бы хорошо, и… и женился бы, может быть, и старику-отцу глаза бы закрыл… — очки снова съехали на бок. — Ну, да, видно, иначе суждено… Так, благослови же тебя Господь, сынок, а нас с матерью злом не поминай! Господа заведующие, извините, если, что не так сказал…
После этой краткой речи Воронов был заключён в объятия горько плакавшей матери, затем почтительно поцеловал руку
Председатель Общества «Физиологии и Медицины» сообщил, между прочим, что, так как все расходы по содержанию тела замороженного приняты казною, то собранные подпиской деньги, — около пятнадцати тысяч рублей — решено положить на имя Воронова в банк.
— При пробуждении ваш капитал, нарастая по сложным процентам, достигнет миллиона, — улыбаясь, пояснил председатель, — а может быть, вы проснётесь, подобно герою романа Уэльса[9], владельцем богатств всего мира, — любезно добавил он.
Наконец, и речи, и прощанье закончились. Воронов в последний раз обвёл глазами мир начала XX века и решительным шагом прошёл в комнату, предназначенную для наркоза.
Через полчаса его похолодевшее, обнажённое тело в состоянии, подобном летаргии, было вновь перенесено в холодильную комнату. Бесшумно открылась крышка замораживающей ванны: температура в комнате, и без того низкая, ещё упала.
Безжизненное тело Воронова бережно было опущено в ванну под надзором Главного Консерватора. Закрылась крышка… Снова наступила в комнате жуткая тишина, которую прерывало лишь рыданье двух женщин в дальнем углу…
Жизнь Ивана Александровича Воронова была приостановлена на долгий срок этими странными похоронами…
IV
Переход из небытия к сознанию полон фантастических грёз. Власть рассудка ещё не вернулась, а образы и звуки мелькают уже какими-то туманными обрывками, дикими и непонятными: не передать словами их сказочной сущности, и даже фантазии трудно повторить их нереальные формы. Нет времени, нет пространства, — одно сумбурное, хаотическое движение… И вдруг какой-то далёкий зов начинает властно возвращать сознание к формам, звукам и краскам реального мира. Однако, организм, скованный сном, ещё борется
— Где я?
Так очнулся Воронов. Он лежал обнажённый на кушетке, покрытый белым полотном. Над ним хлопотали три человека в незнакомом ему форменном платье.
— Проснулся, — сказал один из них, по-видимому, врач, и подал ему в чашке питьё, похожее вкусом на крепкий бульон.
Воронов с жадностью сделал несколько глотков, затем приподнялся. Силы его быстро восстанавливались. Он хотел сесть, но тотчас заметил, что весь был обмотан проволокой, от которой разливалась по телу приятная теплота.
— Теперь это можно и снять, — сказал врач, щупая его пульс. — Как себя чувствуете?
— Хорошо, — отвечал Воронов. Он уже вспомнил все пережитые им перед сном события. — Так хорошо, как я и не ожидал… Скажите, где я нахожусь?
— Всё в той же лаборатории, где вы приняли «био», — отвечал другой из присутствовавших, так как первый, убедившись, что Воронов оправился, взглянул на часы и быстро удалился.
— Да, но в каком веке?
— Теперь 1941-й год, — отвечал человек с лёгкой усмешкой.
— Тысяча девятьсот?.. Но как же… Я не понимаю… Ведь я должен был проснуться не ранее двухтысячного года?
— Да, да, — перебил собеседник. — Я вам всё это объясню. Но сейчас вам нужно, прежде всего, уснуть. Сон окончательно восстановит ваши силы, и завтра мы с вами побеседуем.
Воронов, почувствовавший уже лёгкое утомление, не стал возражать, — и через минуту уже лежал в той самой комнате, в которой он был подвергнут наркозу столько лет назад. Перед сном он ещё успел не без удивления заметить, что комната порядочно-таки запущена.
V
Проснулся он от какого-то шума и увидел, что мимо него проносят большой шкаф, наполненный делами в синих обложках; в соседней комнате было шумно — двигали столы, разговаривали, отдавали какие-то приказания.
Вчерашний человек в форме, видя, что Воронов проснулся, подошёл к нему.
— Я должен вам объяснить, что… это помещение предназначено уже для другой цели.
Воронов сел на своей постели, несколько удивлённый таким началом, но, всё же, преисполненный сознанием важности той роли, которую ему суждено было сыграть.