Погибшее открытие

— Скажите, не осталось ли в живых кого-либо из моих прежних друзей. — Он назвал ряд фамилий, но все, кого знал чиновник, были уже покойники.

— Ну, а Зеленина, — рискнул спросить он, — не слышали вы такой фамилии?

— Профессор Зеленина? Ещё бы не знать! — с почтением отвечал чиновник. — В прошлом году скончалась. Крупная научная сила! Знаете, она, кажется, единственная всячески восставала против того, чтобы вас разбудить. Она пользовалась немалым влиянием. Если бы не она, вас бы, может быть, давно уже разбудили!.. Да, интересная была женщина.

Воронов опять задумался. Наконец, он поднял свою невольно опустившуюся голову и посмотрел рассеянно на чиновника.

— Вы сказали, — промолвил он тихо, — что в настоящее время многие подвергают себя анабиозу, или, как вы называете, «био». Где же это делается? И сколько это… стоит?

— Помещений для «био» множество, — отвечал предупредительно чиновник. — Лучшие из них, где вы гарантированы, что с вами не произведут нечаянно супербиоза — то есть не заморозят насмерть, это — «Санкт-Петербургское Международное Общество для лечения болезней морозом» и одно, вроде бы бельгийское, анонимное под названием «Долгосрочное». Если можете заплатить двести рублей в год, ступайте в эти общества. Если же у вас мало средств и вы не боитесь риска, можете обратиться в любое «Био»; есть от ста рублей в год и даже, кажется, дешевле.

Воронов ничего не ответил и, простившись с чиновником, вышел на улицу.

Он удивился сравнительно незначительным переменам, происшедшим в городе за время его сна: дома выросли этажа на три; кроме автомобилей, электрических и тепловых омнибусов, двигались ещё какие-то странные площадки чуть не в пол-улицы шириной и порядочной длины; на них теснилась публика; извозчиков же не было видно совсем. Темп уличного движения значительно ускорился, и это наиболее поразило Воронова при первом взгляде…

Воронов остановился, раздумывая, куда бы ему повернуть. Вдруг вдоль улицы на высоте второго этажа мимо него медленно проползла по проволоке огромная реклама на холсте. Он машинально взглянул на безобразное полотнище и прочёл:

— Био! Вне конкуренции. Замораживание абсолютно безопасное! Предварительный наркоз с приятными грёзами! Цены умеренные. Гороховая, 122, «Биосон».

Воронов с презрением отвернулся от полотна и побрёл знакомиться с новой эпохой…

Погибшее открытие отрывки из дневника А. Числова

От редактора: вместо предисловия

Нельзя, конечно, не пожалеть, что человечество лишилось плодов замечательного открытия графа Трезора. Нельзя не поставить и в укор приват-доценту Числову его непростительного легкомыслия, с которым он упустил буквально из своих рук это открытие. Но в извинение последнему можно привести то соображение, что он, как математик, вообще несколько рассеян и односторонен. Кроме того, ведь никто же другой палец о палец не ударил для того, чтобы это открытие сохранилось для человечества.

Конечно, никто так близко не стоял к безвременно погибшему Никите Ивановичу Серебреникову, как Числов, и никто не знал о сделанном им поразительном открытии; но, с другой стороны, как же никому в голову не пришла простая догадка о том, что дело тут непростое? Как никто не заинтересовался странной и, — прямо скажу, — таинственной личностью покойного Никиты Ивановича? Ведь следует, все-таки, иметь в виду, что первое появление его на Невском 26-го октября прошлого года вызвало заметки почти во всех газетах; а ведь сколько же народу видело его там своими собственными глазами! Если, кроме юмористической стороны, никто при этом ничего не сумел уловить, то едва ли это можно отнести к чести петербургской публики. Дальше: когда Серебреников жил у Числова, ведь он не таился, не скрывался — его видели и с ним разговаривали, как доподлинно известно, несколько интеллигентных лиц. Как курьёз, могу сообщить, что с Никитой Ивановичем лично были знакомы два профессора: один — истории, другой — химии, и их взоры покоились на нём не с большим интересом, чем на дыме от папироски! Из уважения к их званию, я не назову здесь их фамилий… Наконец, нельзя не заметить, что если один Числов знал о погибшем ныне открытии, то он один и заслужил это, поддержав совершенно бескорыстно Никиту Ивановича в тяжелую для него минуту. Да, конечно, он упустил открытие, которое могло совершить целый переворот в науке и коренным образом изменить человеческие отношения. Но он и глубоко перестрадал свою ошибку. Когда он доставил нам приводимые ниже записки, касающиеся непродолжительного пребывания у него Никиты Ивановича Серебреникова, он, отдавая их, заплакал и сказал, ударяя себя в грудь:

— Дурак! Разиня!

И, помолчав немного, прибавил:

— Нет прощения идиоту!

Не будем все же слишком строги в своём суждении о нём.

I