Погода – это мы

Наше желание того, чтобы все на Земле не просто жили здоровой жизнью, но и чувствовали себя как дома, должно быть само собой разумеющимся. Но это не так. Его недостаточно просто раз высказать, его нужно повторять. Мы должны заставить себя встать перед зеркалом, заставить себя посмотреть в него. Мы должны непрерывно вести с собой спор о том, что нужно сделать. «Послушай меня»[276], – умоляет душа в первой предсмертной записке, начиная приводить доводы в пользу жизни. – Постой, людям будет полезно это услышать».

Часть четвертая Спор с душой

– Я не знаю.

– Чего ты не знаешь?

– Я не знаю, как проделал такой путь – столько всего узнал, так тщательно убеждал себя в необходимости измениться, – и по-прежнему сомневаюсь, что изменюсь. У тебя есть надежда?

– На то, что ты изменишься?

– На то, что человечество во всем разберется.

– Мы уже во всем разобрались.

– Что мы будем действовать, когда разберемся.

– Ты заметил, как часто разговоры про изменение климата заканчиваются вопросом, есть ли надежда?

– Ты заметила, как часто разговоры про изменение климата просто заканчиваются?

– Это потому, что у нас есть надежда, и нам проще обсудить это как-нибудь потом.

– Нет. Это потому, что у нас нет надежды, и нам трудно это обсуждать.

– Так или иначе, именно надежда позволяет заслонять изменение климата – в новостях, политике, в нашей жизни – более «насущными» вопросами. Если бы ты был врачом, ты бы спросил у больного раком, есть ли у него надежда?

– Может быть, и спросил бы. Считается, что позитивный настрой ускоряет выздоровление.

– Если бы ты был врачом, ты бы спросил у больного раком, есть ли у него надежда, не спросив заодно, какой курс лечения он намеревается избрать?

– Нет, наверное, нет.

– И что, если бы он сказал тебе, что не собирается делать вообще ничего? Тогда ты спросил бы, есть ли у него надежда?

– Возможно, я спросил бы, верит ли он в чудо или просто смирился со смертью.

– Правильно. Если кто-то переживает угрожающий жизни кризис и выбирает не бороться с ним, спрашивать, есть ли у него надежда, это все равно что спросить, верит ли он в чудо или просто смирился со смертью, просто короче.

– Бывали минуты, когда написание этой книги вселяло в меня надежду, но по большей части я испытывал гнев и отчаяние.

– Баловался удовольствиями исподтишка, хе-хе.

– Надеждой?

– Да, и гнев с отчаянием туда же.

– Исподтишка?

– Не давая ничего взамен.

– Гнев и отчаяние теперь относятся к удовольствиям?

– Самым запретным. Как ты думаешь, почему та статья про конец света и глобальное потепление в «Нью-Йорк таймс» стала так популярна? Люди внезапно возжаждали знаний о климате? Нет, мы возжаждали наглядного описания ожидающего нас апокалипсиса. Он влечет нас так же, как влекут фильмы ужасов, автокатастрофы и хаос в сегодняшнем правительстве. И не притворяйся, что излагать самые мрачные сценарии развития событий не самая твоя любимая часть во всей этой писанине.

– Я и не притворяюсь.

– Признай, приятно указывать другим на их недостатки.

– Это несправедливо.

– Конечно, нет. Поэтому за все удовольствия исподтишка надо платить.

– Я уже два года пишу эту книгу, пытаясь убедить как можно больше людей изменить свои жизни. Это не считается?

– Этого недостаточно.

– А чего было бы достаточно?

– Измени свою собственную жизнь.

– Я знаю.

– Но?

– Я не знаю.

– Чего ты не знаешь?