Погода – это мы

Не существует более эффективного способа уменьшить собственный углеродный след, чем умереть, но это предполагает, что углеродный след каждого независим от следов остальных. Вы не едите в одиночку, если только не покупаете продукты и не съедаете их тайно. Наш пищевой выбор заразителен для общества и всегда влияет на окружающих нас людей – супермаркеты отслеживают каждый проданный товар, рестораны изменяют меню под запросы клиентов, комбинаты общественного питания отмечают, какие продукты чаще выбрасываются, и, делая заказ в ресторане, мы говорим: «Мне то же самое». Мы едим семьями, сообществами, народами и – все больше и больше – всей планетой. Индивидуальный потребительский выбор может активировать «сложную, рекурсивную динамику» – коллективное действие, – которая станет развивающей, а не парализующей. Да, акт самоубийства может воздействовать на окружающих, но это воздействие конечно. Но мы не могли бы заставить свои пищевые привычки прекратить воздействовать на окружающих, даже если бы захотели.

Еще более важен вопрос, что именно мы пытаемся спасти. «Если вы действительно хотите спасти планету, вам следует умереть», – пишет Скрэнтон. Но мы хотим спасти не планету. Мы хотим спасти жизнь на планете – жизнь растений, жизнь животных и жизнь человека. Принятие неизбежной жестокости нашего существования – это первый шаг к тому, чтобы сократить ее до минимума: мы должны потреблять природные ресурсы, чтобы выжить. Это останется истиной для любой политической утопии. Но многим видам, включая человека, удается жить в гармонии с природой, и они делают это, не совершая самоубийств. Они делают это, беря у планеты меньше, чем она может произвести, и питая экосистемы. Они делают это, живя так, словно у них есть только одна Земля, а не четыре. Относясь к планете как к своему единственному дому.

Далее Скрэнтон описывает самоубийство Дэвида Бакела, приходя к заключению, что «самопожертвование доводит логику личного выбора до конечной цели».

Я не оправдываю ни самоубийство Бакела, ни самоубийства в принципе. Но важно помнить, что он совершил самоубийство не для того, чтобы сократить свой углеродный след. Его самосожжение – вполне в духе публичных самосожжений буддистских монахов в знак протеста против войны во Вьетнаме – было явно обставлено так, чтобы иметь свидетелей, оставить ожог в общественной совести, разжечь костер перемен. Оно превратило акт самоуничтожения в оружие, чтобы напомнить нам, что мы не хотим самоуничтожаться.

«Настоящий выбор, который стоит перед всеми нами, заключается не в том, что покупать, летать ли самолетами, или заводить детей, или нет, а в том, есть ли у нас желание обязать себя жить нравственно в разрушенном мире, где коллективное выживание человечества зависит от некой экологической благодати».

Что такое жить нравственно, как не делать нравственный выбор? Сюда относится выбор, что покупать, летать ли самолетами и сколько заводить детей. Что такое природная благодать, если не сумма ежедневных, ежечасных решений брать не больше, чем уместится в руках, питаться, не потворствуя желудку, создавать себе ограничения, чтобы мы все могли разделить то, что останется?

«Я не могу защитить дочь[328] от будущего и даже не могу обещать ей лучшей жизни. Все, что в моих силах, это научить ее: как проявлять заботу, как быть доброй и как жить, не нарушая границ природной благодати. Я могу научить ее быть суровой, но жизнерадостной, гибкой и благоразумной, потому что ей придется бороться за самое необходимое. Но мне также нужно научить ее сражаться за правое дело, потому что это не чье-то сугубо личное дело. Мне нужно научить ее, что все вокруг смертно, даже она сама и я, и ее мать, и весь знакомый нам мир, но с принятия этой горькой истины начинается мудрость».

С этого не начинается мудрость. С этого заканчивается капитуляция.

Кому есть дело до того, важно ли это для его дочери? Ее внукам будет все равно. Им будет не важно, была ли она доброй, или суровой, но жизнерадостной, или гибкой и благоразумной. Для них важнее всего будет, сделала ли она то, что было необходимо сделать. Будущее не зависит от наших чувств как таковых, но в значительной мере зависит от того, справимся ли мы со своими чувствами.