Погода – это мы

Разве не странно, что предсмертная записка начинается так же, как могла бы начинаться открытка ко Дню святого Валентина? Писатель Альбер Камю однажды сказал: «То, что является причиной для жизни, также является прекрасной причиной для смерти». Ваш прадедушка очень любил свою семью. Печать и радость не противоположны друг другу. И то и другое – противоположность безразличию.

Может быть, однажды я покажу вам записки, которые показала мне ваша бабушка. Они не складывались в один текст, не были никому адресованы, ничего не объясняли. Я назвал их предсмертной запиской, но, на самом деле, как еще можно назвать такую записку?

* * *

Через пятнадцать лет после самоубийства вашего прадеда Нил Армстронг высадился на Луну. Ваша бабушка смотрела это по телевизору вместе с бабби. Разве вы не хотели бы жить, чтобы увидеть нечто подобное? Думаете ли вы когда-нибудь обо всех тех событиях прошлого, которых вы не застали, или обо всех событиях в будущем, которых вы не застанете? Я только что представил, как вы читаете эти слова, когда меня больше нет.

Пока Армстронг готовился[333] к своему полету, спичрайтер президента Никсона подготовил набросок речи на случай, если астронавты застрянут на Луне. Вот как начинается эта речь, озаглавленная «В случае лунной трагедии»[334]:

«Волею судьбы люди, отправившиеся на Луну с целью мирных исследований, останутся на Луне, чтобы упокоиться с миром. Эти храбрецы, Нил Армстронг и Эдвин Олдрин, знают, что надежды на возвращение нет. Но они также знают, что их жертва – надежда для человечества. Эти двое мужчин кладут свои жизни на алтарь самой благой цели человечества: поиску истины и понимания».

Если подумать, так ли уж велика разница между застрявшим на Луне астронавтом и жителем Земли? Можно сказать, что они оба застряли. И ни у одного из них нет «надежды на возвращение» в том смысле, что каждому, кто живет, предстоит умереть. Можно даже сказать, что «их жертва – надежда для человечества», если веришь, что большинство людей проводят жизнь, внося вклад в созидание мира, а не в его разрушение. Разница между двумя этими состояниями заключается в том, что между сегодняшним днем и днем нашей смерти только те из нас, кому повезло застрять на Земле, могут чувствовать себя как дома.

Когда бабушка с бабби смотрели высадку на Луну, они слышали, как Армстронг произнес, пожалуй, самую знаменитую фразу в истории: «Один маленький шаг для человека, и огромный скачок для человечества». Он намеревался сказать: «Это маленький шаг для одного человека»[335], но под всепоглощающим влиянием момента это слово забылось. Возможно, он подсознательно пропустил его, потому что знал, что шагает по Луне не один. Хотя вряд ли.

Он намеревался сказать про шаг человека как самостоятельной единицы, но без пропущенного слова получилось, что он дважды сказал о человеческой расе в целом: «Один маленький шаг для человечества, и гигантский скачок для человечества».

Для того чтобы вносить вклад в созидание мира, а не в его разрушение, отдельный человек должен действовать от лица коллектива. Человечество совершает скачки, когда отдельные люди совершают шаги.

Текст «В случае лунной трагедии» экспонировался в Нью-Йоркской публичной библиотеке в то время, когда я ходил туда каждый день, работая над своим первым романом. Я пробегал его глазами в перерывах между работой, чувствуя, что он открывает мне какой-то секрет, но не понимая, какой именно.

Пять лет спустя мне предстояло вот-вот стать отцом. Я пошел в продуктовый магазин рядом с домом и увидел коробку молока со сроком годности после даты, когда ожидалось рождение Саши, и в первый раз поверил, что ему предстоит родиться. Я видел снимки с УЗИ, чувствовал, как он шевелится в мамином животе, следил за тем, как он растет, но, несмотря на все это, рождение ребенка было слишком беспрецедентным, слишком огромным событием, чтобы его осмыслить. Но зато я много раз сталкивался с просроченным молоком.

Привычное стало для меня проводником в неведомое, так же как неведомое (невероятный ужас осознания, что ты застрял на Луне) стало для меня проводником в привычное (невероятное везение быть дома, на Земле). Непроизнесенная речь Никсона также повысила для меня ценность имевшего место быть – то, что мы отправили людей на Луну и вернули их домой, внезапно показалось мне чудом. Я столько раз слышал эту историю, что ее альтернативный конец не приходил мне в голову, пока не был предъявлен открытым текстом. Вот почему я перечитывал эту речь в перерывах между работой – она обращалась к людям из другого времени, чтобы помочь им задуматься о не случившемся, но она также обращалась к нам, чтобы помочь задуматься о том, что случилось.