Погоня

— Я просто устал, Кира, — сказал он, откидывая голову назад на подголовник сиденья. Возможно, Эштон и смотрел на меня, но он не видел меня. Его глаза были пустыми, без эмоций, как будто он находился в оцепенении.

— Я привыкла к тому, что ты спишь рядом со мной, — призналась я, чувствуя комок в горле. Я не хотела, чтобы он уходил. Я желала, чтобы он был рядом со мной, счастлив и улыбался.

— Знаю, — это все, что он ответил, прежде чем провести по моей нижней губе большим пальцем. Я не могла избавиться от ощущения, что этот жест означал больше, чем просто прощание.

— Спокойной ночи, Кира.

Его отстраненность ранила больше, чем я ожидала. Для него было несвойственно не подняться со мной наверх и не убедиться, что я в безопасности. Для него было несвойственно не поцеловать меня на прощанье и не пообещать увидится завтра.

Но вместо того, чтобы расспросить его, я вышла из машины и остановилась напротив подъезда, наблюдая, как Эштон незамедлительно уехал. Чем дольше я стояла там, тем больше жалела, что не потребовала, чтобы он рассказал мне, что, черт возьми, на него нашло. Я не заслужила, чтобы меня так отшили.

Я понятия не имела, сколько времени прошло после того, как он уехал, но пока я там стояла, люди проходили мимо. Несколько человек спросили, все ли со мной в порядке, но все, что я могла, это кивнуть в ответ. Когда я нашла в себе силы идти, мои движения были на автомате.

Я не помнила, как добралась до двери квартиры. Все было размыто. Перед глазами стоял его пренебрежительный взгляд перед тем, как я вышла из машины.

Я не могла спать той ночью, мой мозг перебирал причины такого поведения, каждая из которых была хуже другой.

Я не спала, и часы текли мучительно медленно. Я сидела на диване, глядя в телевизор, не в силах сосредоточиться на том, что демонстрировалось на экране. В какой-то момент меня разозлило наигранное счастье главных героев, и я отключила звук. Вскоре я просто выключила телевизор.

Я снова поймала себя на том, что смотрю в темноту с ощущением, что мой желудок скручивается в узел.

Я подскочила от громкого стука, раздавшегося по всей квартире, и посмотрела на настенные кухонные часы. Было начало третьего утра.

Я тихо подошла к входной двери и посмотрела в глазок, обнаружив Эштона, стоящего по ту сторону.

Я быстро отперла замки, и когда открыла дверь, мое сердце сжалось. За все время, что я знала его, я никогда не видела его настолько встревоженным. Я не могла понять, что меня больше расстроило, гнев в его глазах или то, как раздувались его ноздри с каждым вдохом, как будто ему было трудно контролировать себя.

— Все это было ложью, — сказал он, подняв конверт. — С самого начала ты врала мне и ради чего? Значит, я влюбился в иллюзию, которую ты придумала?

Он глубоко вздохнул и ворвался в мою квартиру.

— В какую гребаную игру ты играешь, Кира? Кинсли? Или как там тебя зовут?

При упоминании моего настоящего имени, клянусь, мое сердце замерло. Я попыталась прервать его, но он поднял руку и сердито покачал головой. В негодовании, он сжал переносицу и закрыл глаза.

— Мне жаль...

Он подошел ко мне так быстро, что я отшатнулась назад, натыкаясь на подлокотник дивана, и чуть не упала на пол.

— Просто забудь об этом. — Выражение гнева в глазах сменилось чистым отвращением. — Прибереги объяснения, потому что это не имеет значения. Это будет просто еще одна ложь. Меня не волнует, почему ты решила разыграть меня, как какого-то дурака. Все, что меня теперь волнует так это то, что ты убираешься из моей жизни.

Он кинул мне конверт, и находящееся внутри выпало. Бумаги падали на пол, словно листья, сорванные порывом ветра. Они упали к моим ногам, олицетворяя кусочки моего разбитого сердца.

Там было много фотографий из моего прошлого: меня и Джейса на нашей свадьбе, несколько снимков из колледжа, когда мы были влюблены. Я казалась на них счастливой, поэтому было бы трудно поверить в то, что я рассказывала ему о насилии в этих отношениях. Была еще копия свидетельства о браке, моего свидетельства о рождении и моего диплома на имя Кинсли Палмер, а затем Кинсли Хеллман. Истории, которые я рассказывала о матери, живущей в Буффало-Рове с отцом, были ложью, и большие, жирные буквы, подтверждающие ее смерть, были еще одним свидетельством этого. Ее свидетельство о смерти смешалось в беспорядке с другими документами, огорченно взывая ко мне.

Но листок, который ранил меня больнее, всего был с именем моего отца. Не задумываясь, я опустилась на пол и начала рыться в документах, чтобы добраться до него.

Я подняла копию свидетельства о смерти отца, и уставилась на нее. До этого момента я никогда не видела его. Это было доказательством его смерти, подтверждением факта, что я больше никогда не увижу его лицо и не услышу голос моего отца. Я никогда не смогу обнять его и сказать, как я любила, и всегда буду любить его. Я не могла поплакаться в его плечо и признаться в своих ошибках, чтобы он заверил меня, что все будет хорошо.

Потому что не будет.

Джейс позаботился об этом.