- Рамки?.. Надо - принесу. За мной не станеть. - Он собирается идти в будку за рамками, делает несколько неверных шагов, но Гордеич останавливает его резким окриком:
- Поздно! Без тебя обошлись. Пока раскачаешься - рак на горе свистнет.
- Чего тогда шуметь, раз поставили. - Потускневшее лицо Матвеича озаряется улыбкой. Он вытирает платком плешь и усаживается на краешек лежака. Вид его невозмутим.
- Чего, чего, - ворчит Гордеич, задетый олимпийским спокойствием Матвеича. - Не притворяйся. Сам знаешь: чего!
- Договорились ставить - давайте ставить, - говорит тесть, стыдливо отводя взор от Матвеича. - Без напоминаний.
Матвеич смотрит на него прямо, не мигая.
- Я рази против? Давайте.
- Ох, Матвеич! - кипятится Гордеич, плотно прикрывая крышку и заглядывая в леток. - Поставили!
Опоздал!
- Ну так чего ж...
- Того ж! Опять баба не виноватая. Аборт сделала, а клянется - не грешила.
- Принесть, что ли?
- Сиди. Запакуешь приписных. Это тебе в наказание, - подобрев, смеется Гордеич.
После дневного облета мы с тестем запаковали свои ульи, прибили крышки гвоздями. Приготовились к переезду.
Только закончили с упаковкой - примчался на "Жигулях" Филипп Федорович. На стеклах и на капоте - толстый слой пыли: видно, мотается по степи с утра.
С ним приехала и жена - та маленькая, одетая, как старуха, женщина с ухватистым взглядом. Сегодня на ней шелковое, в синий горошек, платье. Дверцу она открыла, но вылезать не собиралась - сидела, прислушивалась к разговорам. Матвеич как-то рассказывал, что Филипп Федорович "спутался" с нею на пасеке в Лесной Даче:
из-за нее бросил жену с детьми. Чем она его приворожила- неизвестно, однако Филипп Федорович иногда хвалится, будто женщина она, каких поискать и не найдешь.
Боясь измены, она ходит за ним по пятам, редко отпускает от себя, всячески опекает и кормит Филиппа Федоровича сливками...
Филипп Федорович вылез из машины, отчего та качнулась слегка, поздоровался и, небрежно сунув руки в карманы, пошел вперевалку оглядывать ульи. Оглядывал цепко, переходя от дного к другому, краешком глаз стрелял на летки и покачивал головой.
- Плохо! Пчела, ребятки, окончательно села... Правда, некоторая несет на обножках бордовую пыльцу.
С эспарцета.
- С гледичии, - поправил его Матвеич.
- С эспарцета, - с нажимом сказал Филипп Федорович- ? проверял. Тут в шести километрах от вас делянка эспарцета. Цветет!
- Большая?
- Не-е, клочок. Чепуха на постном масле... У нас так же. Еле пчела шевелится. Надо переезжать. Я договорился с одним председателем колхоза. Стану под фацелию. И подсолнух рядом, в балочке. Ранний.
- Нам к тебе нельзя прилепиться? - спросил Матвеич.
- Негде. Там фацелии, вишь ты, двадцать га. Сам еле перебьюсь... А вы подсолнух не забыли? - Филипп Федорович с подозрительным вниманием мелькнул холодноватыми глазами по приписным. - Торопитесь.
- Один управляющий обещает нас разместить, - подмигнув Матвеичу, сказал тесть. - Шестьсот га подсолнуха!
- Какого?
- Шут его разберет. Мы не спросили, - как-то осекшись, медленно проговорил тесть. - Наверно, у них простой.
- Если простой - вы герои. С гибридного меду не взять. Я убедился. "Передовик", "ударник", "элитный" - эти сорта не выделяют нектара. Смотрите не прогадайте.
Наши старики в недоумении пожали плечами, робко переглянулись. Сообщение Филиппа Федоровича было для них большой неожиданностью. В самом деле, они не знали, какого сорта подсолнух в совхозе, куда собирались переезжать! Открыв рты, они стояли и смотрели на весело улыбающегося Филиппа Федоровича.
- Что это у вас за ульи? - показал он на приписных.
- Это мне сын привез на сохранение, - нашелся Матвеич.
- А-а-а! - неопределенно протянул Филипп Федорович.
Он уехал, а старики еще долго не могли успокоиться.
Озадачил их Филипп Федорович своим внезапным посещением. Что ему надо? Чего он ищет? Всякие строили догадки, спорили. Но всем стало ясно: Филипп Федорович почуял неладное.
- На разведку приезжал, - с подавленным видом говорил Матвеич.
- Конечно, на разведку! - хрипел Гордеич, поддергивая штаны. - И дураку ясно! Шо он хотел выпытать?
Вот главное!
- Он уже выпытал, - с деланным спокойствием рассудил тесть.
- Шо?
- То, что мы не куем, не мелем. Сидим, как привязанные... А подсолнух у нас - неизвестного сорта!
- Федорович! - поджигал его Гордеич. - Ты же председатель колхоза! Бывший агроном... Какой ты агроном, если не определил сорта! Грош тебе цена в базарный день.
- Завтра поедем, и Федорович узнають.
- Я в колхозе обыкновенный подсолнух сеял. Тогда еще гибриды не были в моде. Как я определю?
- Спросим у знающих людей. Язык не отсохнеть.
Вечером, оставив пасеку на попечение Жульки, мы съездили в Лесную Дачу и вымылись в бане. В зале, наполненном густым паром, звенели шайки, плескалась из кранов вода и мелькали распаренные, красные тела. Матвеич до того упарился, ртом нахватался горячего тумана, что на миг отключился и пластом растянулся под душем с опрокинутой на голову шайкой. Мы подняли его и выволокли в предбанник. Там он пришел в себя, отдышался и, как я ни удерживал его, снова полез в парную.