Погоня за «оборотнем»

— Разве это имеет какое-то отношение к делу?

— Это произошло потому, что ты встречался с кем-то на стороне?

— Мы разошлись по причине некоторых фундаментальных различий между нами.

— Молодец она. Оказалась выше тебя.

Барнс думал о том, чтобы растереть Сюзан шею, или хотя бы предложить это сделать.

— Сюзан, нам еще не так много известно, чтобы иметь основания говорить так, как это делаешь ты, но если самые худшие опасения подтвердятся, то… — «Не говори со мной таким официальным тоном», — … то ты не должна принимать все близко к сердцу.

— Я не могу принять это как личное, не так ли? Я, у которой нет индивидуальности, кто была лишь спутницей Пола?

* * *

Яблоко от яблони недалеко падает.

— Конечно нет, госпожа Ван Митер. Кэролин в школе нет. Разве вы не сообщили по телефону, что она чувствует недомогание, или я вас не так понял? — Директор был родом из Вирджинии, о чем говорила его манера растягивать слова.

— Дженифер Поль также отсутствует на занятиях?

— Да, да. Отсутствует. Я не совсем понимаю. Что-нибудь произошло?

Сюзан положила трубку телефона, освободившись от необходимости отвечать на дальнейшие вопросы заботливого директора. Тяжело ступая, она вышла из кабинета, направляясь по лестнице на улицу. Куда могла пойти дочь, когда прогуливала занятия? Раньше она никогда не пропускала уроков. Паинька. Из тех, кто может достичь успеха. Из тех, кого можно сбить с толку.

Она нашла Кэрри на эспланаде Бруклин-Хайтс, курившую сигареты с Дженифер и тремя крутыми ребятами. У двух из них головы были обриты наголо, у третьего волосы были оранжевого цвета, с выбритыми участками. Глаза у парней напоминали глаза душевнобольных людей, а зубы были гнилыми. Их армейские ботинки «Док Мартенс» поблескивали из-под скамьи, как зубы у сторожевых собак.

— Мам, — Кэрри хотела обратиться к матери нежным голосом, но вместо этого он прозвучал надтреснуто.

— Пошли домой, Кэролин.

Наркоманы отпустили по этому поводу шуточки и захихикали. Дженифер закатила мутные глаза и выпустила изо рта дым, напоминающий формой кольцо.

— Поторопись, Кэролин.

— Ну, мам. — Кэрри произнесла фразу, не разжимая зубы, как неумелый чревовещатель.

Сюзан бросила взгляд на Манхэттен, видневшийся на другой стороне реки. Ее удивило, что с эспланады был виден ее кабинет, во всяком случае, само здание, хотя этажи просматривались плохо. Сюзан, оказывается, достаточно было глянуть в окно, чтобы увидеть, чем занимается ее дочь. Интересно, увидела бы она своего мужа, если бы внимательно пригляделась из окна кабинета, когда он был еще жив?

Кэрри стояла рядом с матерью. От дочери сильно несло табаком.

— Мам, ты ведь не думаешь, что мы курили «травку»? Мы репетировали сцену из «Юлия Цезаря», слышишь? К английскому языку, понимаешь? Ну, честное слово, слышишь?

«Кто играл Кассия, интересно?»

— Твой отец мертв.

«Не папа, не мой муж, не Пол, а твой отец».

Кэрри отступила назад:

— Что ты сказала?

— Пойдем домой. Надо сообщить об этом бабушке и дедушке. В Масапекуа мы поедем на поезде. Не хочу ехать на машине.

Кэрри выпрямилась и, чтобы куда-то деть руки, уперлась ими в бедра.

— Мертв? — переспросила она.

— Он убит. Его злодейски убили.

— Кто?

«Блондинка. Блондинка, которую он трахал».

— Тот, чье дело он расследовал.

— О черт… твою мать.

— Кэролин!

Кэрри повернулась к дружкам:

— Вы слышали?

— Кэрри!

— Моего старика пришили.

«Где она научилась так разговаривать? Набралась от отца, своего „старика“, — вот откуда».

Сюзан схватила Кэрри за плечо. Она подняла руку, чтобы дать ей пощечину, но сдержалась. Вместо этого она обняла дочь. Так они простояли довольно долго, рыдая так, что парни загасили сигареты, подошли к ним, пожали им руки и выразили свои соболезнования, предложив помощь.

* * *

Утром мать и дочь выехали в Масапекуа. Ночью они лежали вместе в гостевой комнате, слушая звуки ночи и наблюдая за полосками света, которые отбрасывали огни проходящих машин.

— Мам?

— Да.

— А папа…

— Что?

— Ну, ты только не сердись, ладно? Мне в самом деле нужно знать твой ответ. Тебе с ним хорошо было, ну, это самое, в постели?

— «Хорошо в постели» — это просто выражение, и оно вульгарно. Хороший любовник, а твой папа был таким, должен быть хорошим на улице, за обеденным столом, в «подземке». Я не имею в виду общественное проявление такой любви, а говорю о тех, кто постоянно выражает свою любовь, а не… время от времени.

— Ты не думаешь, что, ну, выйдешь замуж за кого-нибудь еще?

— Мне такая мысль совсем не приходила в голову. Слишком рано об этом думать.

— А ты учитывала бы мое мнение?

— Если бы ты жила здесь, то конечно. Если бы ты жила самостоятельно, то я не уверена.

— Мне не хватает папы.

— Мне тоже.

— Мне не по себе.

— И мне тоже. Мы должны заставить себя позавтракать утром.

— Дробленую пшеницу?

Сюзан улыбнулась:

— Дробленую пшеницу.

— Помнишь, когда я была маленькая, и мне было грустно? Ты говорила мне, что я должна думать о том, что мне нравится делать, о ком-то, кто мне очень нравится, или о чем-то красивом.

— О единорогах?

— Все дело в том, что ни о ком другом, кроме папы, я думать не в силах.

— Гм.

— От этого мне становится еще грустнее.

— Гм.