Там появился высокий брюнет в кожаной куртке – несомненно, тот самый, которого они видели в лесу и на шоссе. Художник повернулся к нему и что-то негромко выговаривал.
– Еда, и то кончилась! – проговорил он громче. – А я тут должен сидеть и носу не высовывать!
– Не горячись! – отозвался брюнет. – Я же приехал! Ты вспомни, сколько денег тебе причитается…
Дальше мужчины снова заговорили вполголоса, и подруги не могли расслышать ни слова. По ходу разговора брюнет зашел за спину художнику и вдруг ударил его кулаком по затылку. Художник охнул и свалился на пол, как подкошенный. Катя тоже охнула и потянулась к окну.
– С ума сошла! – зашипела на нее Ирина, пригнула подругу к земле и опустилась рядом с ней на корточки.
– Он же его убьет! – шептала Катя, шмыгая носом и не вытирая стекающие по щекам слезы. – Это мой коллега, художник!
– А ты бы предпочла, чтобы он убил всех троих? – перебила ее Ирина, вытирая Катины щеки клетчатым носовым платком. – Уверяю тебя, ему это недолго!
Катя громко всхлипнула и замолчала. Только время от времени ее передергивала мелкая дрожь.
Прошло несколько страшных минут. Вдруг Ирина приподняла голову и насторожилась, к чему-то прислушиваясь.
– Кажется, он уезжает!
Действительно, из-за дома донесся шум автомобильного мотора, и снова наступила тишина.
Впрочем, тишина была неполная.
Из Оксаниного дома доносился негромкий стон и какое-то странное потрескивание.
Ирина внимательно прислушалась и вдруг вскочила:
– Скорее!
Подруги подбежали к окну и заглянули в комнату.
В первый момент они ничего особенного не заметили. Все было по-прежнему, только мольберт на этот раз валялся на полу. Самого художника они заметили не сразу.
Он лежал на железной кровати и тихо стонал. Руки и ноги его были как-то странно раскинуты.
– Смотри, в углу! – вдруг испуганно вскрикнула Катя.
Ирина повернулась и увидела сваленную в углу комнаты груду тряпья, одежды и какой-то рухляди. Над этой грудой поднимался сизый дымок, а через секунду из нее выглянули яркие языки пламени.
– Скорее, мы должны его спасти! – Катя приподнялась на цыпочки и дернула оконную раму.
Однако окно было закрыто изнутри на шпингалет и не поддалось. Катя отступила, огляделась по сторонам, подобрала на земле булыжник и запустила его в окно. Стекло с жалобным звоном разлетелось. Катя подскочила к окну, запустила в него руку и дернула шпингалет.
Ирина ловко вскочила на подоконник и через секунду уже была в комнате. Она хотела сразу же броситься на помощь художнику, но сзади донеслось Катино надсадное пыхтение.
– Помоги! – окликнула ее подруга. – Видишь же, мне не влезть!
Ирина обернулась и помогла Кате взобраться на подоконник. Ситуация была настолько напряженной, что она удержалась от своих обычных колкостей по поводу Катиной комплекции и необходимости срочно сесть на диету.
Подруги подбежали к кровати.
Художник лежал неподвижно и смотрел на женщин полными слез полубезумными глазами.
– Вася! – проговорил он хриплым, страдальческим голосом. – Васенька!
– Ты, что ли, Вася? – удивленно переспросила Ирина. – Ну, а мы – Катя и Ира… только сейчас, по-моему, не самое подходящее время для официальных представлений…
Не дождавшись вразумительного ответа, она склонилась над художником.
Его руки и ноги были привязаны толстой бельевой веревкой к спинке и изножью кровати, чем и объяснялась его беспомощность. Ирина попыталась развязать узлы, но они были хитрые, морские, и ни в какую не поддавались.
– Катька, у тебя ножа нет?
– Откуда! – Катя всхлипнула и поглядела в угол, где уже вовсю полыхало пламя. – А вот, можно стеклом… – и она подняла с пола осколок разбитого оконного стекла.
– Скорее! – выкрикнула Ирина, схватив второй осколок. – Ты перепиливай веревки на ногах, а я займусь руками!
Подруги торопливо пилили веревки, стараясь не порезать несчастного пленника, а тот все всхлипывал и повторял:
– Вася! Васенька!
– Странный какой-то! – проговорила Ирина, перепилив вторую веревку и освобождая запястья художника. – Ну что, Катька, как у тебя?
– Все в порядке! – Катерина сдернула последнюю веревку со щиколоток пострадавшего.
– Сам встать можешь? – спросила Ирина, помогая художнику подняться с кровати.
Тот спустил ноги на пол, попробовал встать, но покачнулся и схватил Ирину за плечо.
– Ну ничего, мы тебя как-нибудь вытащим… – Ирина подхватила его слева, Катя справа. Сначала они хотели двинуться к двери, но там уже вовсю полыхало пламя, и пришлось двинуться туда же, откуда они пришли – к разбитому окну.
Кое-как дотащили тяжелого, крупного мужчину до подоконника, но тут он неожиданно уперся и вцепился в подоконник, вертя головой и жалобно повторяя то же самое имя:
– Вася! Вася! Васенька!
– Кот, что ли? – догадалась наконец Ирина.
– Хомяк! Хомячок, ангорский! – проговорил художник, справившись со своим охрипшим голосом.
– Не до него сейчас, – попыталась Ирина урезонить погорельца, – самим бы живыми выбраться!
– Но он же погибнет! Сгорит! Васенька… – снова завел художник прежнюю песню.