Погоня за ветром

— Князь Демид — из нашего рода! — с укоризной посмотрев на Елену, изрекла княгиня Святохна. — Бабка моя Прибыслава внукой приходилась Святополку, киевскому князю великому. А Демид — потомок сего князя прямой в шестом колене. Гордилась бы сим, княжна!

Варлаам быстро раскланялся и покинул палату. Тяжело, горько было у него па душе.

В тот же день он уехал в Перемышль.

Уже перед самым отъездом два львовских кметя приволокли к Низиничу дрожащего от страха, измождённого человека в грязных лохмотьях. Волосы его были спутаны и всклокочены, чёрная борода развевалась на ветру, на челе зиял багровый рубец.

— По Князеву веленью, — прохрипел один из воинов, вбрасывая в ножны саблю. — Тиун твой беглый, Терентий. Уличён во лжи и выдан тебе головой. Твори с им, чё хоть!

Беглый тиун, взвыв, повалился перед Варлаамом на колени.

— Прости, прости, господин добрый! Николи, николи... — жалобно забормотал он.

— Довольно! — прикрикнул на него Низинич. — Вот что, други, — обратился он ко кметям. — Отведите-ка его в мой обоз. Поедешь в Перемышль, клеветник! — снова обратился боярин к бывшему тиуну. — Лютую расправу над тобой, ладно уж, вершить на этот раз не стану. — Варлаам махнул рукой. — На земле будешь ролью пахать. Но если вдругорядь в бега ринешься, пощады не жди.

Хмурясь, он отворотил от подобострастно кивающего головой Терентия лицо.

94.

— Вот дочь она мне, а признаться — нет, не смогу! — говорил Варлаам Сохотай.

Жена, склонив ему на плечо голову с каскадом распущенных иссиня-чёрных волос, обнимала его за шею.

— Так лучше. Елена не пропадёт. Княгиней станет, — коротко отвечала она, мало-помалу вселяя в мужа уверенность и успокаивая его смятенную душу.

И постепенно куда-то отхлынули, ушли прочь горькие мысли об Елене. В конце концов, здесь он ничего сделать не сможет. Это расплата за грех, там, на озере. Он обречён страдать, но Елена — она ничего не узнает, и будет жизнь её сытной и тихой в окружённом болотами Пинске, на княжеском подворье. Хотя кто знает, как оно повернёт...

Мать, старая Мария, ходила но терему, опираясь на толстую сучковатую палку. Несмотря на годы — а стукнуло вдове Низини уже восемьдесят лет — она присматривала за челядью, вела всё хозяйство в сыновнем доме, щедро раздавала подзатыльники нерасторопным слугам. То и дело слышался в переходах и горницах стук её палки по дощатому полу. Сыном Мария гордилась и не скрывала этого. В разговорах с соседскими старухами, с коими она быстро сдружилась, каждый божий день только и велась речь о Варлааме, о его прошлых и нынешних деяниях.

А меж тем Низинич стал тяготиться службой. Надоели ему посадничьи хлопоты, и летом он снова направился во Львов, просить, чтоб разрешил ему князь покинуть место посадника.

Опять стоял он посреди дворцовой палаты, сжимал в руках шапку, говорил с мольбой:

— Отпусти, княже, из Перемышля. Годы не те. Послужил тебе, пора бы на покой. Позволь, уеду в Бужск. Отдыха жажду. Посадничьи хлопоты — не по мне.

Он думал, что князь начнёт отговаривать, просить остаться, но ошибся. Казалось, Лев даже обрадовался.

— А и правда. Ступай, Низинич. Послужил мне... Что ж. — Он развёл руками и вдруг рассмеялся.

В глазах князя горели живые, лукавые огоньки.

Варлаам не знал, что уже давно просит отдать ему Перемышль молодой князь Юрий, который в свои без малого тридцать лет до сих пор не имел удела, если не считать польского Люблина и Берестья, да и те он вынужден был оставить. Передача Перемышля Юрию пресекала недовольство некоторых видных бояр, чьи родичи состояли в свите молодого князя. Тем самым ещё более укреплялся на Червонной Руси мир.

Галицко-Волынская земля получила передышку. «Золотой эпохой блеска, богатства и славы» назовут после сие время историки.

Это потом будут литовские захваты, будет безлюдье, будет делёж некогда знаменитого княжества между Литвой, Польшей и Венгрией, будут католические костёлы, воздвигнутые на месте православных храмов, будут гонения за веру.

Всё то придёт позже. Пока же жаркое летнее солнце освещало усталое лицо Варлаама, когда он, ведя в поводу скакуна, медлен но сходил вниз, к берегу болотистой Полтвы.

Жизнь продолжалась и будет продолжаться после. Уйдут они, и придут другие люди, с иными чувствами, мечтами и побуждениями, но всё так же будет светить солнце, и день будет сменять ночь.

И хотелось стареющему Варлааму сказать, крикнуть во весь голос: «Нет, я не зря жил. Я многое видел, мой путь это целая эпоха! Я старался, творил, пусть малое, мелкое, но творил!»

Позже, в Бужске, он начертает на пергаменте для церкви Николая «Апостол», а потом займётся переписыванием старых летописей, местами втискивая в хроники свои суждения, и за этой кропотливой работой и застигнет его смертный час.

Одно он будет твёрдо знать и понимать: ушла, окончилась и никогда уже не придёт, не вернётся к нему та самая бессмысленная и суматошная погоня за ветром, он сделал добрые, хотя и малые, дела, и оставил на земле след. Такой, какой должен оставить после себя каждый разумный человек.

КОНЕЦ