Погоня за ветром

— Гляди! — указал Тихон.

Среди тёмной зелени леса внизу были видны булатные шеломы воинов. Мирослав, присмотревшись, прошептал:

— Похоже, ляхи. Шеломы плосковерхие.

Слова его прервал вдруг донёсшийся с равнины протяжный гул. С севера-востока к дороге подступала большая кольчужная рать. Над головами мечников реяли хоругви[109] с орлом.

— Это галичане, — узнал Варлаам.

Навстречу наступающим из лесу с двух сторон выскочили польские ратники. До слуха Низинича донеслись крики, лошадиное ржание, раздался скрежет оружия.

— Сшиблись, — промолвил Мирослав.

Ляхи обходили войско галицкого князя с обоих крыльев. С кручи Варлааму и его товарищам была в утреннем свете хорошо видна вся картина разворачивающегося сражения.

Вот появился знакомый Низиничу палатин в кольчатом панцире, рядом с ним Варлаам узнал по золочёным доспехам князя Болеслава. Щиты их украшал герб Пястов[110] — белый сокол на красном фоне. Взмахнув кольчужной перчаткой, Болеслав дал знак к атаке. Конница ляхов метнулась вдоль правого крыла и, лихо развернувшись, врезалась галичанам в тыл. В тот же миг ударили самострелы, всё перемешалось на поле брани, до слуха троих отроков доносились лишь дикие выкрики и звон оружия.

— А татары со Шварном не пошли, — удовлетворённо усмехнулся Мирослав. — Погляди, ни одного татарина нету.

— Да он их и не упредил, верно, — промолвил Варлаам. — В этом он, должно быть, прав. Ибо где татарин, там один разор. Испустошили бы и наши земли, и ляшские.

— Не скажи, — с жаром возразил ему сын тысяцкого. — В такой сече татарские вершники незаменимы. И Бурундай не из тех, кто позволит своим лихоимствовать. У них, брат, порядок в войске. Не такой, как у нас. Дурак князь Шварн! Верней даже не он, — что с юнца взять, — а ближники еговые. Всё по старинке воюют. Тьфу!

Мирослав зло сплюнул и выругался.

Удар ляшской конницы расстроил ряды галицкой рати. Поляки теснили руссов со всех сторон, видно было, как кренится хоругвь с гордым орлом. Вокруг неё шла яростная сабельная рубка.

— Не могу глядеть боле! — признался Тихон, отползая в сторону. — Тако и хощется, право слово, саблю в десницу и сечь ляхов ентих! Ведь тамо, други, наши, русичи! А мы сидим тут, прячемся — да ещё и радуемся! Не, не могу!

Он вдруг выпрямился во весь рост и побежал к коню.

— Стой! Куда ты?! — Мирослав бросился за ним следом. — Я те щас выну саблю! Я те ляхов посеку! Погубить нас измыслил, дурень?

Он схватил взбирающегося в седло Тихона за плащ и свалил наземь. Завязалась драка.

Варлаам, поспевший к ним, закричал:

— Довольно! Прекратите! Остановитесь! Негоже!

Решительно оттащив ярившегося Мирослава от Тихона, который успел уже поставить под глазом у сына тысяцкого здоровенный синяк, он зло процедил:

— Ты, Тихон, что, малец неразумный?! Что тебя в сечу тянет?! Не наше это дело — мешаться в чужие свары! Льву, не Шварну служим! Пошли обратно! Поглядим, чем дело кончится.

Он едва не силой потащил обоих к краю обрыва. Мирослав молча скрипел зубами и косился в сторону Тихона, который, стиснув в деснице рукоятку сабли, кусал в отчаянии усы.

— Да что мне там, Шварн, Лев! — вскричал он. — Наших, русичей, православных вороги иноземные рубят, вот что!

— Молчи! — оборвал его Варлаам.

На душе у него было гадко, мерзко. Он знал, понимал, что Тихон, в сущности, прав. И думалось с горечью и каким-то недоумением даже: вот он, Варлаам, сын Низини из Бакоты, тоже русич, но до нелепой выходки Тихона ничего не шевельнулось у него в душе, наоборот, он радовался умелым манёврам Болеславовых дружинников. И совсем не понимал он словно, что вот там, под скалами, в эти мгновения простые русские воины, неискушённые в державных хитростях, в кознях Льва, Юраты, галицких бояр, гибнут под саблями и стрелами.

«До чего же мы дошли, до чего пали! Радуемся гибели братьев своих! — размышлял с горечью Варлаам. — Вот потому, что каждый из нас стал как бы сам за себя, и разбегаемся мы пред татарами, потому и разгромил нас сперва Батый, затем Бурундай. Нет в нас горения душевного. И все дела наши — как погоня за ветром!»

Он с сочувствием и даже с одобрением смотрел на насупившегося Тихона.

«А он вот — лучше, чище нас! Его побужденья просты, но искренни и заслуживают уважения».

Тем временем галичане поспешно отступали, ляхи гнали их к темнеющему вдали буковому лесу. Хоругвь Шварна упала на землю и была затоптана конскими копытами в чёрную жирную грязь.

Звуки битвы стихали. Конные ляхи уносились вдаль, вслед бегущим руссам. Когда наконец последний вершник исчез за окоёмом, Мирослав предложил:

— Гляди, сколь павших. Сойдём вниз, может, чем поживимся?

Тихон с презрением отверг его мысль:

— Не тать[111] я, не лихоимец! Не пойду!

— Ты, друг, поспешай-ка в Перемышль. Князю Льву расскажешь, что мы тут видели, — посоветовал Тихону Варлаам. — А мы поле брани осмотрим — и за тобой вослед. Может, кого из наших подберём.

Тихон не заставил себя долго ждать. Взлетев в седло, он стрелой помчался вниз по склону.

— Сумасшедший! — проворчал, зло сплюнув ему вслед, Мирослав. — Чуть нас не погубил! Дурья башка!