Погоня за ветром

Доселе литовский князь ратился на Волыни с Владимиром, каждое лето на пограничье вспыхивали мелкие стычки, литвины разбойничали, грабили проезжих купцов, но до большой войны не доходило. Лев даже радовался в душе вражде двоюродника с Литвой. Думалось: пусть, так и надо! Ослабят друг дружку, к моей же выгоде! Но теперь, князь понимал, дело поворачивалось по-иному.

Причалили к обгорелому вымолу[191], Лев стремглав выскочил с ладьи, впрыгнул на услужливо поданного холопом невысокого монгольского скакуна, зло ударил его золочёными шпорами, понёсся к крепостному валу. Следом за князем, стараясь не отстать от него и не потеряться посреди удушливого чёрного дыма, скакали Мориц и Калистрат. За ними спешила, звеня чешуйчатыми, дощатыми, кольчатыми доспехами, молодшая дружина.

Дрогичин догорал. В городе не осталось ни одного целого строения. Даже каменная церковь, в которой когда-то покойный князь Даниил короновался золотым венцом, и та обрушилась. На остатках разломанной стены Лев увидел следы от ударов порока.

«Долбили, нехристи!» — скрипнул он зубами.

Повсюду на улицах лежали полуобгоревшие трупы. Среди убитых были и жалкие старики, и молодые женщины, и крохотные дети. Становилось жутко, кровь закипала в жилах. Отчего-то Льву вспомнился нобиль Маненвид — трусливый, хитрый, льстивый. Теперь Маненвид — ближний Трайденов боярин. Поди, пакостил здесь, в Дрогичине, жёг, грабил, убивал. Эх, попадись он! Тотчас бы приказал повесить на ближайшем суку! А он бы валялся у ног, лобызал сапоги, выл жалобно, скулил, как побитый пёс! Пёс и есть! Тявкающая мелюзга из подворотни! А Трайден — этот хищник покрупнее. С ним сладить будет непросто.

Лев повернул чёрное от копоти лицо к дружинникам.

— Собирайте уцелевших жителей, готовьте воду, багры! Будем тушить пожарище!

Он подъехал к разломанной городне[192]. На землю из её чрева сыпался щебень, песок, камни. Накренилась и рухнула поперёк земляного вала крепостная башня, посыпались искры. Монгольская лошадка испуганно всхрапнула. Лев удержал её на месте, с силой стиснув поводья. На деснице, почерневшей от повода, выступила кровавая мозоль. Чертыхнувшись, князь приказал:

— Мориц, Калистрат! Разбейте стан за городом, вежи[193] раскиньте! Как огонь потушим, жду вас на совет!

...В просторном княжеском шатре, сшитом из белой материи, с золочёной каймой, княжеские советники собрались уже поутру. Усталость смежала веки. Грязные, с всклокоченными бородами, они тяжело валились на кошмы и тупо смотрели на тлеющее в очаге пламя. Лев, успевший умыться ледяной бужской водой и переодеться в чистое шёлковое платно с долгими рукавами, которые стягивали на запястьях бронзовые обручи, выглядел бодрее остальных.

— Литвина надо наказать, — хрипло начал он, отпив из поданной челядином кружки квасу. — Но у Трайдена немалая сила. Он сумел объединить Литву, сплотить князьков и нобилей. Кроме того, в его войско влились беглые пруссы, те, что унесли ноги от немцев-крыжаков в Прибалтике.

— Он населил этими погаными язычниками Гродно и Слоним, древние русские города, — со злостью проворчал бывший тут же младший Мирослав. После смерти своего отца он занимал должность посадника в Перемышле.

— Нам одним с Трайденом, со всей Литвой не управиться, — хмуро заметил Лев. — А искать среди литовских князьков друзей — дело долгое и неведомо, чем обернётся. Вот и собрал вас. Как нам поступить? Как наказать вора? Слушаю вас, доблестные мужи. Что подскажете?

Слово взял боярин Арбузович:

— Надоть к литвинам послов отправить. Пускай возместит нам убытки. Угрозами да посулами заставить Трайдена платить. Мехами, кунами, сребром пущай откупается. Иначе сотрём его в порошок!

Лев с неудовольствием смотрел на маленькие чёрные, как угольки, злобно посверкивающие глазки боярина. Ишь, распетушился! А всё потому, что его, Арбузовича, земли пограбил Трайден под Дрогичином. Холопов, закупов увёл в полон, двор боярский за Бугом пожёг.

— Это глупо, боярин! — гневно перебил князь Арбузовича. — Наших угроз Трайден не испугается. Говори ты, Мориц.

— Пошли людей к магистру ордена, князь. Пусть он поможет. Вместе навалимся с двух сторон, разорвём Литву, расколем, как орех.

— Тоже не годится. — Лев резко качнул головой. — Литва — какой-никакой, а заслон наш от того же ордена. Это во-первых. А во-вторых, батюшка мой покойный вон сколько лет уговаривал магистра помочь ему и против Миндовга, и против татар, и что? Нет, орденские немцы нам — не союзники. Они, как свиньи. Пустишь их в огород — всё сожрут, ничего тебе не оставят. Будем умнее. Ну, кто ещё что присоветует? — Он обвёл мрачным взглядом своих советников.

— Дозволь мне, княже, — поднялся, тряся козлиной бородкой, дьяк Калистрат. — Литвины, они не только нам пакости чинят. И смолянам такожде, и брянскому князю, Роману, отцу Владимировой княгини. Так, думаю худым умишком своим, надоть с ими уговориться и всем вместях на Литву и пойти. И татар не грех призвать.

— Что?! Татар?! Ворогов наших?! Поганых?! — вскипел угр Бенедикт. — Да как язык у тя поворачивается такую гадость баить, дьяк?