Погонщик волов

Венскат подбегает с потным лицом. Милостивый господин начинает что-то ему нашептывать. Венскат оборачивается к толпе и кричит:

— Танцуют все!

Господин и госпожа возвращаются в сад.

— Чего он тебе сказал? — спрашивают у Венската.

— Хочет поставить нам выпивку… Можешь не волноваться, раз обещал, значит, поставит.

Немного спустя на танцевальной площадке появляется винокур с пятью бутылками картофельной водки.

— Я ж вам говорил, что поставит! — ревет на весь зал Венскат. — Как я сказал, так оно и будет.

Пять бутылок буквально вырваны у винокура из рук. Но глаза Вильма Тюделя видят все, от них не укроешься. Он недоволен, что милостивый господин покупал водку не у него. А милостивый господин знает, почему он покупал водку в другом месте. Но Вильм Тюдель поднимается на сцену и, заказав новый туш, кричит угрожающим голосом:

— Распивать в зале принесенные с собой напитки запрещается! Я, между прочим, плачу налоги.

— Эка важность, мы и на площади выпьем, — ревут ему в ответ.

— А на площади у меня тоже есть стойка. Я на вас донесу за ущемление торговых интересов.

— Эх ты, задница! — ревет чей-то пьяный голос.

Мужчины, запасшись дареными бутылками, теснятся к дверям. За ними следует целый рой алчущих.

— Перерыв на пятнадцать минут! — поспешно выкрикивает со сцены парикмахер Бульке. Он и его товарищи откладывают инструменты. Шуцка Трубач в два счета спрыгивает со сцены, музыканты тоже бегут за обладателями бутылок.

С шумом и гамом катится толпа по Михайловой площади. На краю площади стоит крытый соломой овин. Овин не принадлежит Вильму Тюделю, это собственность одного бедняка-крестьянина. Они отпирают дверь, усаживаются в воскресных костюмах на пыльную, убитую глину и пускают бутылки по кругу. Хозяин бранится и топает ногами. Он опасается, как бы курильщики не подожгли ему овин.

— Иди сюда, пропусти глоток и заткнись! — кричат ему из овина.

Хозяин не выдерживает, заходит и сует горлышко бутылки между синими губами.

«Валенсия, твои глаза мне душу высосут из тела…» — надсаживается шарманка. Жена булочника Бера нарезает на куски остатки пирога с ревенем. Под шумок куски получаются поменьше прежних. И, следовательно, одного пирога надольше хватает. А колесо счастья, установленное у торговца Кнорпеля, сулит теперь как главный выигрыш льва с золотой гривой. Лев сделан из гипса, и размером он с небольшую собаку. Лимонно-желтый лев стоит на зеленой гипсовой подставке и старается злобно глядеть на людей. Может, ему просто режет глаза дневной свет, потому что он слишком долго простоял в темноте под прилавком.

У карусельщика теперь нет ни минуты свободной, чтобы проверить, точно ли на всех девчонках, которые просятся в крутильщицы, надеты штаны. Да и час уже не ранний. Многие из подростков изрядно захмелели, теперь они не считают себя слишком взрослыми для катания на серо-зеленых и вишнево-красных карусельных лошадках. Должен же карусельщик иметь хоть какую-то приманку, чтобы они оставили у него свои последние гроши.

Сосиски, которые мясник Францке закладывает теперь в котел, тоже стали заметно короче.

— Зато толще, — объясняет он шахтеру, который вздумал указать ему на это обстоятельство. — Чего ты, само собой, не видишь… Ты сравниваешь их с пивными кружками… Ну да, надо же поразвлечься…

Их беседу прерывает громкое тарахтенье. Все, кто стоит на площади, перемещаются к ее краю. Это прибыл грузовик из Ладенберга. С грузом, состоящим примерно из двух десятков парней в куртках. Управляющий Конрад раскатисто приветствует их. Куртки, как по команде, спрыгивают на землю. Питухи из овина тоже подходят поближе. Многие встречают вновь прибывших приветственными криками. В куртках разъезжают по окрестностям преимущественно мелкие торговцы и ремесленники из города.

— Пропаганда, — говорит один и крутит головой по сторонам, словно ищет чего-то.

— Главное дело, вы привезите пороху сколько надо, а уж мы устроим вам такую промпаган… или как вы ее называете, — рявкает чей-то голос из толпы. Ладенбержцы примешиваются к разрозненным группкам гуляк, чего-то ждут, и пока суд да дело, изучают обстановку.

А солнце катится по небу, как оно катится каждый день. Оно не торопится, но и не замедляет своего движения. И деревья сбрасывают ровно столько листьев, сколько предписывает им данное время года, не больше и не меньше. И поля в Михайлов день точно так же пахнут осенью, и с толку их не собьешь. Коровы в стойлах начинают реветь, требуя корма, и большинство женщин охотно откликается на их зов. Женщины снимают воскресные наряды, подвязывают фартуки и наваливают в ясли холодный по-осеннему корм.

Только собаки забиваются в самый дальний уголок своей будки да еще свертываются клубком, чтобы хоть так противоборствовать раздражающим звукам шарманки. Кажется, будто только одни собаки и чуют, что в деревню и в людей вселилось нечто чуждое.

У стойки тира становится все оживленнее. Парни из Ладенберга тоже считают себя доками по части пробивания свинцовыми шариками зияющих дыр в широкой груди оленя.

Один из них кидает на тарелку три марки:

— Запиши: Ладенберг, шесть зарядов.