Поговори со мной… Записки ветеринара

Единственное время, когда она вообще перестает обращать внимание на окружающих, – период спаривания. А еще… однажды мне посчастливилось наблюдать редкую картину недалеко от Душанбе, в местечке под названием Ляур. В любое время года, кроме ранней весны, там не встретишь ни одной живой души. По ландшафту это пологие, глиняные, местами немного скалистые, совершенно выжженные солнцем сопки – результат неумелого советского скотоводства (за несколько десятков лет растительность здесь не только «сбривалась» стадами овец, а еще ими же под корень и вытаптывалась).

Вся видимая жизнь на сопках происходит только весной. В апреле они покрываются местами довольно буйной растительностью, правда, уже несъедобной для овец. Вот именно в это время мы приходили туда, чтобы пополнить коллекцию черепах, агам, круглоголовок, полозов и ужей-«желтопузиков». Дело в том, что в террариуме, как правило, всегда имелся «запас» местной фауны, который составлял наш обменный фонд с другими зоопарками. Именно в Ляуре можно было поймать слепозмейку очень маленькую, нежно-розового цвета, размером чуть больше дождевого червя. Сначала не сразу и поймешь, с какой стороны она начинается, а с какой заканчивается. Но зато это сразу становится очевидным, когда она заглатывает своим маленьким, розовым, почему-то похожим на варежку ротиком муравьиные яйца, которые и составляют основу ее рациона. К сожалению, не могу утверждать, насколько она слепая: две крошечные бусинки глаз у нее все же имеются.

К концу мая на сопках уже все выгорает, и немногочисленная живность уходит под землю. Но в тот раз я попал в Ляур ранней весной, кажется в феврале, когда там на северных склонах еще лежали остатки снега. Для моего спаниеля Лота любой выход в поле не просто праздник, а какая-то бесконечная эйфория. Я оказался не очень хорошим дрессировщиком и позволял собаке громко лаять и далеко убегать. Ему все это доставляло такое громадное удовольствие, что мне просто не хотелось лишать Лота всей полноты собачьего счастья.

Мы бродили по сопкам и наслаждались весенним, но уже достаточно горячим солнцем. Лот периодически исчезал, потом внезапно появлялся и дрожащим кончиком хвоста каждый раз вопрошал: «У тебя ничего? И у меня тоже! Ну ладно, я побежал!»

Взмахнув ушами, как крыльями, он мчался дальше. Вдруг я услышал его тревожный и недовольный лай. Пернатых он никогда не облаивал, значит, это не птица. За лисой он бы начал гоняться, охая и ахая. За зайцем бы рванул молча. Кабанов здесь давно нет. Почему-то я подумал, что он наткнулся на дикобраза, с которым Лот уже имел неосторожность близко познакомиться, и поспешил псу на помощь. Лай между тем стал какой-то нервный и обиженный. То, что я увидел, превзошло все мои догадки. Лот облаивал непонятный живой шар размером с гандбольный мяч и очень хотел в него запустить свои зубы, но что-то его удерживало. Я схватил Лота за шиворот и, оттащив в сторону, посадил на поводок.

Шар оказался клубком змей! По коричневым бархатистым ромбикам я сразу догадался, что это эфы. Полная неожиданность! Во-первых, я далеко не первый раз бродил по этим холмам и никогда прежде здесь эфу не встречал. Во-вторых, это были буквально последние дни февраля или, может, первые числа марта, а змеи в этих краях обычно появляются позже. И, в-третьих, эфа довольно редкая змея, а тут их целый клубок, который шевелился и перекатывался с боку на бок. Периодически шар замирал и начинал ритмично вздрагивать.

Я пожалел, что у меня с собой не оказалось мешочка. Закатить в него шар не составило бы труда (а сейчас, напротив, рад, что мне их тогда некуда было сунуть). Шар, извиваясь, еще какое-то время катался по небольшой полянке между камнями, а потом как по команде начал разваливаться. Сначала показались с разных сторон сразу две головы, болтавшиеся из стороны в сторону так, словно они опьянели. И вдруг, как будто кто-то выдернул основную шпильку, шар окончательно распался. Две эфы попытались снова сплестись, но у них ничего не получалось, и они скатились куда-то вниз. Остальные пружинистыми галсами покинули поляну. Только одна змея продолжала лежать. Наконец, и эта эфа пришла в себя, несколько раз показала нам язык и, размяв челюсти, собралась в пружинку. Похоже, уходить она никуда не собиралась: решила занять позицию на холме. Больше такого «цирка» я нигде и никогда не видел.

Через какое-то время мне попала в руки статья, в которой автор высказывал предположение, почему змеи образуют шар. Дело в том, что первыми выходят из спячки самцы: сначала – самые сильные и здоровые, через несколько дней – те, что послабее. Им очень трудно отогреться, если температура воздуха остается относительно низкой, и они прибегают к хитрости: начинают выделять феромон, привлекающий других самцов. (Известно, что даже пчелы, сбившись зимой в живой шар, так поднимают внутри него температуру, что матка, которая находится в центре, не мерзнет даже в сорокаградусные морозы.) Выходит, что хилые «обманщики», привлекая других самцов, отогревались за счет сильных особей.