Поговорим о странностях любви

Посмотрела бы, сколько приходится возиться, пока сделаешь микропротезик! Смотреть, правда, трудновато: в операционной закрываются ставни, чтобы под микроскопом было лучше видно операционное поле (не очень-то подходящее слово для пространства в пять квадратных миллиметров). Попотеешь часа три, и, если повезет, кусочек ткани, взятый из хряща, или тефлоновый поршенек встанет на место, через недельку снимем повязку, и — «Ау?» — «Ау!».

Года полтора назад полковник Котя сделал одной женщине такую операцию. Сперва она прибегала его поздравлять, а недавно пришла с плачем. Вышла на работу — начались головные боли. До этого она почти не слышала грохота машин у себя в цехе. Теперь же — «как в голове стучит!». Сошлись на том, что будет затыкать уши кусочками поролона. Заодно Котя настоял, чтобы всем работницам в цехе выдали «беруши» (знаешь: такие мягкие затычки для ушей). Могут потратить сто тысяч на цветомузыку в заводской столовой, а с самыми простыми вещами — загвоздка. Вот и балансируйте.

Иногда полковник Котя так и говорит на пятиминутках: «С утра возьмем на стол гайморит из второй палаты, он обещал достать сухую штукатурку. После обеда надо посмотреть Нестерова, хронический отит с подозрением на кафель». Когда в отделение попадает какая-нибудь строительная шишка, то Котя переселяется к нам в ординаторскую, а его кабинет превращается в палату «люкс»: телевизор, круглосуточный пропуск родных, персональная медсестра Лера. У нее появляются новые французские духи, а у нас — что-нибудь из стройматериалов.

Нынешний же ремонт затеялся так. На конференцию по слуховосстановительной хирургии должен приехать какой-то знаменитый английский профессор. Его пытались сплавить в образцовую клинику, знаешь: «полы паркетные, врачи анкетные». Но он попросился куда попроще. Хочет, видите ли, постоять у операционного стола в самой заурядной больнице. Стой, стой! Под твой приезд мы выбьем второй аппарат для наркоза и новое постельное белье в палаты.

Опять я не уложился в обещанные две страницы. Можешь в следующий раз удержать у меня страничку из жалованья.

* * *

Здравствуй, и спасибо за фотографию!

Серый мне понравился. Похож на тебя: такой же веселый и отрешенный взгляд. Особенно это заметно, когда вы рядом. Хорошо бы познакомиться с ним поближе. Правда, я с мелюзгой не очень-то умею, разве что знакомые приведут свою детку. И я ее убалтываю: «Подари дяде доктору свои аденоиды, он будет выгуливать их на веревочке». На этом моя сентиментальность иссякает, и я вместе со всеми распеваю на больничных гулянках частушки-чернушки. Ну, из этих:

Мальчик однажды на грушу залез,
Сторож тихонько вынул обрез,
Где-то раздался мальчишеский крик.
«Это седьмой!» — улыбнулся старик.

Или вариант для тех, кто боится выстрелов:

Провод над улицей выгнут дугой,
Мальчик задел этот провод ногой.
Папа склонился над кучкой углей:
«Где ж эти джинсы за двести рублей?»

Сколько этих частушек расплодилось в последнее время! То ли реакция на сюсюканье, которое льется из телевизора, то ли свирепение века. Что о нас подумают грядущие историки? Но посмотрел на фото, и вдруг потянуло обзавестись таким парнем, как Серый. Или даже совсем маленьким. Что-то писклявое и быстроглазое. Как все закомплексованные люди (чтобы не сказать: «неудачники»), я подсознательно стараюсь переписать свою жизнь набело. Без хромоты, суеты и попыток острить по каждому поводу. Одно вытекает из другого: чем человек уязвимее, тем большую нужду в самозащите он ощущает. В свою очередь, это останавливает в развитии. Норберт Винер считал, что насекомые когда-то выжили благодаря своей прочной хитиновой оболочке, но она стала потом и преградой для их эволюции.