Пограничье

   — Двое? — в голосе моего спутника отчетливо прозвучало недоверчивое удивление. Зря он удивляется. Волки вообще редко ходят по одному.

   Двое. Двое! С двумя я точно не справлюсь. Бежать!

   — Сидеть! — Павлик схватил меня за руку и мягко потянул на себя.

   Я бы могла без труда вырвать эту руку из плеча, наверное. Я бы могла выскочить из телеги и убежать. Куда? В Призрачный замок нельзя. Теперь понятно, что запах, который я почувствовала там, не был случайностью. Загоняют? Выслеживают. Охотятся.

   Я так слаба, когда я человек.

   — Соня, не паникуй. Они не посмеют напасть... — голос Пауля пробился ко мне, словно сквозь толщу воды.

   — Может, и не посмеют, — мяукнул ангел-хранитель, — но я бы на это не особо надеялся, я бы...

   Эро сильнее сжал мою руку и, по-прежнему тревожно глядя мне в глаза, произнес:

   — Если ты сейчас не заткнешься, я тебе крылья оторву и в ж... И в жизни не догадаешься, куда засуну, — короткий взгляд на оторопевшего от такого заявления Афиногена, и снова мне:

   — Они не смогут пройти границу без амулета. А с амулетами они нам не страшны.

   Я неуверенно кивнула и снова начала дышать.

   Я больше не маленькая девочка. Я взрослая, я сильная, я волчица. Волчица. Я не зайка из дикого детского стишка, я маг-стихийник, я Страж.

   Мать-Хозяйка! Как же мне страшно!

   Столько лет прошло, а я все еще не верю в свою свободу, и каждая встреча с сородичами наполняет меня ужасом. И неважно, кто это: взрослый волк, безродный кобель, несмышленый щенок или забитая сука. Один намек на запах волчьей крови — и я впадаю в панику.

   Сколько истерик пережил папа Род? Сколько отрезвляющих оплеух я получила от Юлки? Сколько раз я раздирала когтями ладони в кровь до того, как начала пользоваться фильтрами? И хватит врать себе. Головные боли тут ни при чем.

   Впервые фильтры я вставила на третьем курсе, когда ряды школьников пополнил Синдри Варг. Волчьей крови в нем была капля, настолько маленькая, что даже нюхачи проворонили этого мальчика, позволив ему вырасти свободным магом. Повезло ему.

   Он был смешливым, светловолосым, наивным и позорно добрым для волка. Впрочем, волком он и не был. Он даже не знал о том, что он мог им быть. Меня тошнило от одного его вида, меня выворачивало наизнанку каждый раз, когда он случайно забредал на наш этаж в общежитии, ночные кошмары стали моими вечными спутниками... И я не выдержала, приняв однажды предложенные ректором фильтры.

   — Они сделают меня слабой, — неуверенно проговорила я.

   — Они помогут тебе быть счастливой, девочка, — решительно опроверг мои слова Вельзевул Аззариэлевич. — Оставь прошлое в прошлом. Просто живи. Жизнь прекрасна и удивительна, поверь!

   Сложно верить человеку с такими одинокими глазами, сложно смотреть в лицо своему страху, так чертовски сложно прятаться от жизни!

   — Соня, — Пауль положил руку на мое колено и почти в тот же миг отдернул, словно обжегшись, со словами:

   — Прости! Я...

   Не бояться.

   Медленно взяла его за руку и положила назад. Мне совсем-совсем не страшно. Вот ни капельки. Не рядом с Павликом.

   Афиноген мурлыкнул, прыгнув к захныкавшей Оливке, а я решилась посмотреть в глаза Эро.

   — Это ты меня прости. Я тебе верю, правда.

   И в доказательство прижала его кисть своей рукой.

   — Видишь, никаких истерик. Меня даже не тошнит! — гордо и немного удивленно сообщила я.

   Признаков тошноты и приближающейся паники действительно не было.

   — Я рад... — тоскливо ответил Эро и косо ухмыльнулся.

   Осторожно высвободил свою ладонь из моего захвата и, словно извиняясь, произнес:

   — Но нам правда надо ехать, если мы хотим успеть до заката.

   Кажется, он обиделся, но возможно, это только очередной приступ моей паранойи.

   Старуха проснулась непривычно рано, скрипя и постанывая, спустила ноги с высокой кровати и посидела с минуту, рассматривая в полумраке осенней ночи скрюченные пальцы с разбухшими изношенными суставами. Жизнь прошла как-то незаметно: казалось бы, еще вчера они с подружками пускали венки по воде, гадая, кто из них раньше выйдет замуж, а уже сегодня зима основательно забелила голову и прибила спину к земле сугробом старости.

   В умывальне безжалостное зеркало глубокими морщинами и выцветшими глазами констатировало скоротечность жизни. Куда пропала красота? Словно корова языком слизнула…

   — Что ты бормочешь, мать? — проворчал муж, отворачиваясь к стене. — Не спится ж тебе…

   Не спится, давно не спится и тревожно гонит из дому, едва умолкнут полуночные птицы. Совсем как в молодости, когда бабкина кровь не давала покоя и гнала прочь из дома. Пройтись по осенней росе, рассекая вмиг повлажневшим подолом молочный туман, передернуть от морозного воздуха плечами, распустить черные тяжелые косы и танцевать, подняв руки навстречу к матери-луне.

   Но косы давно уже не черные и не густые, а руки не так-то просто поднять над головой, да и подруги по танцам не один десяток лет танцуют в другом месте.

   Осторожно ступая по предательским половицам, старуха дошла до двери, принюхалась к тяжелому ночному духу дома, изогнула шею и оскалилась на пискнувшую в углу мышь, повернула щеколду и шагнула во двор.