Пограничная трилогия: Кони, кони… За чертой. Содом и Гоморра, или Города окрестности сей

За ним вышагивал барабанщик с барабаном из грубо выделанной кожи, натянутой на ясеневый бочонок, и барабанщик бил в него чем-то вроде булавы или цепа, сделанного из шара твердой древесины, привязанного к палке. Барабан издавал очень мощный, долго длящийся низкий гул, и едва этот гул затихал, как барабанщик вновь, этак снизу вверх, взмахивал своим цепом, а потом слушал, наклонив голову, как, наверное, должен слушать человек, настраивающий инструмент.

За ними шел мужчина с мечом в ножнах (ножны с мечом он нес на кожаной подушке), сзади следовали факелоносцы, а уж за ними мужчины с носилками на плечах. Понять, кого они там несут — живого человека или, может быть, это такая похоронная процессия ночью в горах под дождем, — путешественнику было сложно. Замыкал процессию всадник с духовым орудием, сделанным из тростниковых трубочек, связанных между собой медной проволокой и увешанных кистями. Он играл на нем, дуя в торцы трубочек, а издавал этот инструмент всего три ноты, которые парили над процессией в окутанной ненастным саваном ночи, весомые, как тело на носилках.

И много там шло народу?

Думаю, человек восемь.

Продолжайте.

Они вышли на дорогу, а путешественник сел и спустил ноги с края этого своего алтарного камня; потом поплотнее закутал плечи одеялом и стал ждать. Они подходили все ближе, пока не оказались как раз напротив того места, где он сидел; остановились, стоят смотрят. И путешественник тоже на них смотрит. Ему было любопытно, но и страшновато тоже.

А вам?

Мне было только любопытно.

А откуда вы знаете, что ему было страшновато?

Пришлый посидел молча, глядя на дорожное полотно под ними. Через некоторое время говорит:

Тот человек был не я. Может, он и был какой-то неузнанной частью меня, но в этом я и вас могу заподозрить. Вспомните хотя бы то, что я говорил насчет общности предысторий.

А вы где в это время были?

Спал в своей постели.

То есть вас в этом сне не было.

Нет.

Билли склонился в сторону, сплюнул.

Что ж, сказал он, мне семьдесят восемь лет, и снов за свою жизнь я видел множество. Однако, если мне не изменяет память, в каждом из них присутствовал я сам. Не помню ни одного раза, чтобы мне снились другие люди, а я бы при этом так или иначе не присутствовал. Поэтому я склоняюсь к тому, что в том сне вы видели все-таки себя. Лично я однажды видел себя во сне мертвым. Но я стоял при этом и смотрел на труп.

Понятно, сказал пришлый.

Что вам понятно?

Видите ли, я довольно много размышлял о снах.

А я о них вообще не размышлял. Просто иногда видел их, да и все тут.

А не вернуться ли нам все же к тому вопросу?

Можете делать все, что вам захочется.

Спасибо.

Ведь вы, конечно же, не выдумали все это.

Пришлый улыбнулся. Бросил взгляд на другую сторону шоссе, на поля за ним и покачал головой, но вслух ничего не сказал.

Так к чему там вы хотели возвратиться?

Самое интересное, что ваш вопрос — это как раз тот вопрос, на котором держится весь мой рассказ.

Над их головами пронесся тяжелый трейлер, из-под бетонных сводов вылетели, закружились, а потом вернулись назад ласточки.

Не судите меня строго, сказал пришлый. Эта история, подобно всем другим историям на свете, берет свое начало из некоего вопроса. И любая история, включая те из них, которые оказывают на нас глубочайшее впечатление, некоторым образом возвращается к рассказчику и стирает и его, и его побуждения из памяти слушателей. Так что вопрос, кто рассказчик, очень такой, знаете ли, consiguiente[1453].

Но не может же быть, чтобы все истории были про один и тот же вопрос.

Еще как может! Когда все известно, никакое повествование уже невозможно.

Билли опять наклонился и сплюнул.

ándale, сказал он.

Путешественнику было и любопытно, и страшновато, и он возьми да и обратись к этой процессии с каким-то приветствием, да так громко — его слова аж возвратились эхом от дальних скал. Он спросил их, куда это они направляются, но ответом его не удостоили. Стояли на ведущей через перевал древней дороге сплоченной кучкой — немотствующие полуночники с их факелами, всяческими орудиями и ношей — и ждали. Как будто встреченный путник представляет собой для них некую загадку. Или как будто от него положено дождаться определенных слов, которые он еще скажет.

А на самом деле он спал.

Я тоже так думаю.

А если бы он проснулся?

Тогда бы он перестал видеть то, что видел. И что видел я.

А почему вы попросту не скажете, что видение бы исчезло, испарилось?

А что именно оно бы сделало?

В каком смысле «что именно»?

Desapareser o desvanecerse[1454].

¿Hay una diferencia?[1455]